— А ты? — разозлился мальчишка.

— Со вчерашнего дня.

— Вот и хорошо: больше не увидишь.

— Почему это?

— Кончай дурочкой прикидываться, — он вроде бырассвирепел и заворочался в кустах. — Его убили.

Я замерла с открытым ртом и смогла прийти в себя толькочерез пару минут.

— Как тебе не стыдно, — сказала яукоризненно. — Разве можно так шутить?

— Хороши шутки, — сплюнул мальчишка. — Может,кому смешно, но не мне… — Он вздохнул и добавил:

— Свидетели долго не живут, это и дураки знают. Так чтомотай побыстрее и вообще… забудь о своем Андрее.

— Эй, подожди… — всполошилась я, но мой собеседникисчез в палисаднике.

Я села в машину и торопливо выехала со двора. Минут черездесять мне стало смешно: вот ведь чертенок, какого страха нагнал. Поймать быего да уши надрать как следует…

«Как же, поймаешь такого», — съязвил внутренний голос.

— Все-таки странная манера шутить… И ребенокдействительно был испуган… насмотрелся дурацких фильмов… А куда делся Андрей?

Следующие два дня я была так занята работой, что мысль обАндрее просто не приходила в голову. В четверг утром, когда я завтракала, зазвонилтелефон. Незнакомый мужской голос, поздоровавшись, спросил:

— Вы Максимова Александра Сергеевна?

— Да. А в чем дело?

— Вас беспокоят из милиции. Не могли бы вы подъехать кнам… скажем, часам к одиннадцати?

— Могла бы, — ответила я и почему-то испугалась.

— Вот и отлично. Фамилия моя Степаненко, НиколайПетрович.

Он объяснил, куда мне следует подъехать, и, вежливопоблагодарив, повесил трубку. А я разволновалась. Что от меня понадобилосьмилиции? Прошлась по квартире, пытаясь успокоиться. Кончай дергаться, ты дажене знаешь, почему тебя вызывают. А что, если Андрей заявил в милицию, что яукрала у него пленку? Зачем ему было заявлять в милицию? Не проще ли сначалапозвонить мне? В общем, я бродила по квартире и терялась в догадках.Опомнившись, взглянула на часы и стала торопливо собираться.

Ровно в одиннадцать я входила в серое здание. Дежурныйстрого посмотрел на меня, и я, слегка заикаясь, объяснила, к кому пожаловала.

— По коридору, третья дверь налево, — махнул рукойон, и я пошла на негнущихся ногах, продолжая гадать, кому и зачем я здесьпонадобилась.

Стены коридора были выкрашены темно-зеленой краской, поэтомувыглядели особенно уныло, на двери нужного мне кабинета висела табличка. Из неея узнала, что хозяин кабинета Степаненко Николай Петрович. Следовательно, яничего не напутала и пришла туда, куда надо. Я нерешительно постучала и,услышав «да», вошла, почему-то ступая на носках. Разозлилась на себя,распрямила плечи и попробовала выглядеть независимой. За столом сидел мужчиналет сорока пяти, лысоватый и крупный. Скучный темный костюм, темная рубашка,манжеты заметно обтрепаны. Лицо утомленное, но глаза смотрели с любопытством.

— Здравствуйте, — проронила я, кашлянув. — ЯМаксимова Александра Сергеевна. Вы мне звонили.

— Да-да, садитесь, пожалуйста, — он приподнялся идаже улыбнулся мне, в общем, старался быть вежливым.

Я устроилась на видавшем виды стуле и стала тревожносмотреть на Николая Петровича, потом решилась спросить:

— Что случилось?

— Видите ли, — со вздохом сказал он, — влесополосе на двадцатом километре объездной дороги обнаружен труп мужчины 25-30лет. Никаких документов при нем не было, но в кармане пиджака лежал кусочекбумаги, скатанный в шарик, на нем ваш телефон. Не могли бы вы взглянуть…

— На покойника? — растерялась я.

— В общем, да, — невесело улыбнулся НиколайПетрович.

— А… а это обязательно? Он вздохнул:

— Я вас понимаю. Но, возможно, это ваш близкий друг илиродственник. Вы ведь не хотите, чтобы…

Я не могла сказать, чего я хочу, но смотреть на труп у меняточно желания не было. «Могут они меня заставить? — с тоской подумалая. — А вдруг по закону я обязана это сделать… О господи!»

— Хорошо, — промямлила я и с надеждой добавила:

— А у вас нет его фотографии?

— Нам надо установить личность убитого, — словноизвиняясь, сказал Николай Петрович, а я испугалась:

— Убитого?

— Да, — слегка удивился он, — здоровый,молодой мужчина вот так просто ни с того ни с сего не умирает. Николай Петровичподнялся, и мы вместе покинули кабинет.

— Здесь недалеко, — заверил он, направляясь к машине,а я стала лихорадочно перебирать в уме всех молодых мужчин, у которых мог бытьмой телефон. Все близкие мне люди вчера вечером точно были живы, я виделась сними у Кости, на импровизированном творческом вечере, как любил он называтьнаши посиделки. Номер моего телефона мог быть у антенщика, которого я просилаприйти на днях, у слесаря нашего кооператива, который уже неделю обещалзаменить кран в ванной, у мастера, обивавшего мне входную дверь, и еще уогромного количества совершенно незнакомых мне людей. И все-таки я оченьбоялась.

Место, куда мы явились, само по себе к веселью нерасполагало, а на меня и вовсе подействовало угнетающе. Мне захотелосьпобыстрее выполнить свой гражданский долг и сбежать отсюда. Наша прогулка иНиколаю Петровичу удовольствия не доставила, он хмурился и молчал. Навстречунам вышла женщина, поздоровалась, и они пару минут о чем-то тихо поговорили,женщина скрылась за дверью, потом появилась и пригласила войти меня. С сильнобьющимся сердцем я толкнула дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен»,стараясь смотреть куда-то вверх и при этом ни на что не натолкнуться.

— Взгляните, — сказала женщина.

Я взглянула и едва не вскрикнула: передо мной был Андрей.Сделала шаг в сторону, слабо простонала и подумала, что не мешало бы мнеприсесть.

— Вот сюда, пожалуйста, — торопливо предложила мнеженщина и вывела меня в коридор.

— Вы его знаете? — спросил Николай Петрович.Особого интереса в его голосе вроде бы не слышалось. Я кивнула:

— Да. Это Андрей Суворин.

— Хотите, выйдем на улицу? — чуть помедлив,предложил Степаненко.

— Да… пожалуйста, если можно.

На улице мне стало легче. Я немного посидела на скамейке ивроде бы смогла прийти в себя.