Однажды вечером они собрались пойти выпить во «Флоридиту». Эрнест и не попытался переодеться перед уходом, так и остался босой, только надел свои обычные огромные шорты и закрепил их нацистским поясом «С нами Бог», который привез с войны в качестве трофея (этот пояс, который он носил почти постоянно, не подходил под петли большинства его брюк). Когда Слим оторвалась от газеты, Эрнест расстегнул ремень, втянул живот, и шорты упали к лодыжкам. Слим и Питер были в ужасе.

На следующий день, когда Слим была уже на пути в аэропорт, Питер вручил ей конверт из оберточной бумаги, где лежала первая часть сценария. Питер хотел, чтобы она передала сценарий Лиланду. Эрнест заподозрил в этом какое-то «надувательство» и, как потом написала Слим, «совершенно сошел с ума от ярости». Она показала ему содержимое конверта – копии страниц, – но от этого не было никакого толку. В июне Питер стал свидетелем еще одной неприятной сцены. Возле «Финки» Эрнест натолкнулся на нищего, тот не ушел сразу же, и Эрнест, «впав в ярость», закричал: «Que se vaya!» [исп. Иди отсюда! – Прим. пер.] У Питера мурашки побежали по коже. Слим позднее с грустью написала о своем последнем визите в «Финку»: «Рассудительность, мудрость и здравомыслие, которые привлекли меня и очаровали, постепенно, на моих глазах, уходили и исчезали».

Съемки начались в сентябре, хотя режиссера, Фреда Циннеманна, на площадке не было: съемочной группе нужно было отснять кадры с тысячефутовым марлином, которого Сантьяго поймает в фильме. Эрнест очень серьезно относился к своей роли консультанта по рыбалке и каждый день выезжал со съемочной бригадой к морю. Он по нескольку часов оставался на мостике «Пилар», потягивая текилу. И все же единственный марлин, которого они поймали, весил лишь несколько сотен фунтов – а им нужно было настоящее чудовище. Эрнест пригласил Джорджа Брауна, хозяина боксерского зала в Нью-Йорке, куда он часто заходил, когда приезжал в этот город, приехать к нему и понаблюдать за «тренировкой». Браун делал Эрнесту массаж, когда тот возвращался из дневного круиза, и в целом обеспечивал необходимую поддержку. (Пока Эрнест находился в море со съемочной командой, Браун по его просьбе давал Питеру уроки бокса на теннисном корте).

Зимой съемки были приостановлены и возобновились весной 1956 года. Спенсер Трейси приехал к Эрнесту в гости c Кэтрин Хепберн, с которой Эрнест познакомился во время круиза через Атлантику на борту корабля «Париж» в 1934 году. Сразу же после их приезда случился скандал. Трейси был алкоголиком, он нервничал из-за сложной роли и еще потому, что не знал, как его встретит Эрнест. Он пил в самолете, пока тот приземлялся, и всех напугал, и появился в «Финке», сжимая две бутылки «Дюбонне» – одна была наполовину пустой. Эрнест и Циннеманн отругали Трейси, «как будто тот школьник-прогульщик», рассказывал Питер. Хепберн встала на защиту Трейси и сказала, что он не прикасался к алкоголю десять лет. Эрнест заявил, что вообще-то знал – и тут он сообщил кое-что, о чем Питер рассказал ему по секрету, – что в Колорадо Трейси напивался на съемочной площадке своего последнего фильма. (Это едва не стоило Виртелю дружбы с Хепберн.)

Эрнест тем временем стал подзуживать Трейси. Он начал с выпивки. «Ты что, пьяница? – спрашивал Эрнест. – Не можешь просто выпить стакан или два? Нужно продолжать до потери сознания? В этом проблема?» Трейси выпил. Потом прошелся насчет его веса: актер весил 210 фунтов и его попросили немного похудеть, но пока он еще не похудел. Трейси «слишком толстый и богатый» для этой роли, сказал Эрнест. Теперь он может «зарабатывать на ролях толстяков, или в любой момент обойтись фильмом «про жабу и кузнечика» с мисс Хепберн, но за эту картину он несет полную и ужасную ответственность», – скажет позже Эрнест.

Между тем, поскольку съемочной группе не удалось снять нужные кадры с гигантской рыбой, в апреле 1956 года она перебралась в Перу, где, по слухам, в водах Кабо-Бланко водились огромные марлины. Эрнест приехал вместе с Мэри и привез с собой Элисио Аргельеса, знаменитого кубинского рыбака (и кузена Майито Менокаля), с которым они будут охотиться на большую рыбу. Кроме того, с Эрнестом прибыл капитан «Пилар» Грегорио, который должен был присматривать за снастями и наживкой, не считая прочих обязанностей. Но и здесь съемочной группе не повезло. Один из пойманных марлинов был достаточно большой, около тысячи фунтов, но требовались кадры с рыбиной, выпрыгивающей из волн, а рыбина не хотела сотрудничать. Съемки уже выбились из бюджета[92], и через месяц перуанскую экспедицию свернули. Впрочем, режиссер Циннеманн мог продолжать съемки сцен с Трейси на Кубе, хотя и не без происшествий. Циннеманна вскоре заменят на Джона Стерджеса (который, как и Эрнест, был родом из Оак-Парка). В конце концов, кадры с огромным марлином удалось отснять в другом месте, а кроме того, в съемках будут задействованы точные копии марлинов – на эту новость Эрнест отозвался резким комментарием Лиланду: «Ни один фильм с чертовой резиновой рыбой не принесет ни чертова цента».

* * *

Пока, в 1955 и 1956 годах, Эрнест был занят съемками фильма, жизнь в «Финке» продолжалась не очень гладко. Слим Хейворд приоткрыла завесу над тем, что происходило в кубинском доме Эрнеста, в своих мемуарах. Утонченной и стильной Слим Мэри не особенно нравилась; она считала жену Эрнеста, «как ни крути, неухоженной, неопрятной женщиной». И все же она была потрясена тем, как Эрнест обращается с Мэри. «Бедная Мэри! – писала она. – В лучшие дни Эрнест бывал с Мэри таким же нежным, как с ребенком. Но когда на него находило, он все на нее вываливал. Пока я жила в «Финке», Эрнест постоянно ее оскорблял – настолько грубо, агрессивно, жестоко, что на это было больно смотреть». В один из приездов Слим Мэри вернулась из парикмахерской с рыжевато-русыми волосами. Питер задал ей вопрос, и она ответила: «Я покрасила волосы в тот же цвет, что у Слим». Питер и Слим позднее обменялись мнениями и решили, что Мэри выглядела «жалко». Они приписали это ревности, но скорее всего, Мэри попробовала этот цвет потому, что Эрнест фантазировал о белокурых волосах, то есть едва ли ее поход в парикмахерскую был следствием желания быть похожей на Слим.

Впрочем, Слим была совершенно права в том, что жизнь Хемингуэев была полна то искренней любви и счастливой физической близости, то пугающей жестокости, которую в основном проявлял Эрнест. Мэри и Эрнест были оба волевыми, самоуверенными людьми со вспыльчивым характером. Их обширная переписка – даже когда они жили вместе, они часто писали друг к другу «домашние» записки – говорит об их огромной привязанности друг другу. У них было много общих интересов. Мэри, почти так же, как и Эрнест, была увлечена охотой и рыбалкой, оба очень любили плавать. Она называла его Ягненочком или Папой, а он ее – Котофейка и Шалунья. Он нередко присылал ей домашние открытки, особенно валентинки, и часто украшал свои письма рисунками. Эрнест оказал серьезную финансовую и эмоциональную поддержку стареющим родителям Мэри, которые все чаще болели и требовали ухода, почему ей приходилось постоянно ездить в Штаты. И хотя Мэри иногда хотелось посещать ночные клубы и дорогие рестораны, а не только ходить во «Флоридиту» – Эрнест по большей части проявлял финансовую щедрость, просил ее покупать себе одежду и несколько раз дарил драгоценности – особенно после того, как они ссорились.