С 1947 года Эрнеста беспокоило кровяное давление. Когда Патрик тяжело заболел, давление Хемингуэя подскочило до 225/125, при том что нормой для человека его возраста и комплекции считались показатели 130–140/80—90. Вес колебался, как и всегда, хотя сейчас степень избыточного веса уже внушала тревогу. Вес Эрнеста вырос до 256 фунтов, и он безуспешно старался снизить его хотя бы до 225 фунтов, хотя идеальным весом следовало бы считать менее 200 фунтов. Уровень холестерина, оставшийся без контроля, взлетел до 380. Начиная с 1954 года, Эрнест ежедневно записывал карандашом свой вес и кровяное давление на стенах ванной комнаты в «Финке».

Все эти недуги требовали строгого контроля, и Эрнест взялся за работу. Почти каждый день он выполнял упражение, которое называл «животиками» – приседания, которые теоретически должны были согнать жир с талии. Ежедневно они с Мэри плавали, иногда до половины мили. Помимо болеутоляющих он принимал две таблетки снотворного на ночь, если планировал писать («Доктор говорит, что моя нервная система не позволит мне ни к чему пристраститься», – уверял он Чарли Скрибнера). В том же письме он упоминал, что ежедневно принимает шесть капсул витамина B1 для борьбы с последствиями употребления спиртного, и добавил, что больше не пьет после обеда и никогда не испытывает похмелья. Еще в 1952 году Эрнест говорил Харви Брейту, что принимает таблетку метилтестостерона в день, рассасывая ее под языком, не для потенции, но для общего здоровья; она помогает противостоять «мрачности, которая гложет каждого».

И за всем этим внимательным отношением к своему здоровью слона-то он и не приметил – алкоголизм, который становился все более тяжелым. В 1955 году, на Ки-Уэсте, Хотч отмечал: «Он постоянно пил, больше, чем прежде». Пока Хотч подкреплялся завтраком, Эрнест потягивал из охлажденной в холодильнике бутылки водки. Отчасти он стал больше пить, чтобы унять боль после травмы спины, однако все больше он пил, круглые сутки, просто чтобы поддержать себя. Начиная с 1954 года, после визита к доктору Хуану Мадинавейтья в Мадриде, врачи периодически либо полностью запрещали Эрнесту спиртное, либо строго ограничивали потребление.

В 1955 и 1956 годах плохое здоровье беспокоило и Эрнеста, и Мэри. Из-за болезней поначалу сорвалась поездка в Европу, а кроме того, они вынуждены были отменить запланированное путешествие в Африку, которого очень ждали. Некоторое время Мэри тревожила анемия, и они возлагали надежды на перемену климата. В августе 1956 года Хемингуэи отплыли в Европу на «Иль де Франс». Приглашенный шофер (не Адамо, а другой венецианский друг Джанфранко Иванчича) довез их из Парижа до Мадрида через Логроньо. Они встретились с Хотчнером в Сарагосе, на октябрьской feria [исп. ярмарка. – Прим. пер.], где должен был выступать матадор, которого Эрнест очень любил – Антонио Ордоньес. Вскоре к ним примкнули друзья, с которыми они посещали Испанию в 1954 году, Руперт Беллвилл и Питер Бакли; кроме того, в компанию вошел махараджа Куч-Бихара и его махарани. Эрнест и Мэри купили билеты до Момбасы и с удовольствием узнали, что с ними в путешествие поедут Антонио и Кармен Ордоньес. Они решили, что в шестинедельном сафари их будет сопровождать Патрик, как проводник и белый охотник.

Хотч отмечал, что каждый вечер в Сарагосе Эрнест помногу пил и почти не проявлял ни к чему интереса, только сидел долгими часами и рассказывал свои небылицы, даже не интересуясь, слушает ли его кто-нибудь, «потягивал спиртное и говорил, сначала связно, а потом, покуда все больше напивался, начинал повторяться, речь становилась невнятной и отрывистой». Вскоре Эрнест и Мэри переехали в отель «Фелипе II» у Эскориала в Мадриде. Хотчнер отмечал, что Эрнест по-прежнему слишком много пил, хотя и придерживался строгой диеты из рыбы, салата, овощей и печени телят и не употреблял пиво, крахмал или красное мясо; виски он позволял себе в неограниченном количестве. В Мадриде Эрнест снова увиделся с Хуаном Мадинавейтья, который подтвердил заболевание печени и обнаружил воспаление аорты – и потребовал принять строгие меры, как рассказывал Эрнест Хотчу. Доктор настоял на шести унциях виски в день и не более чем двух бокалах вина с каждым приемом пищи (щедрый паек по большинству стандартов), а также предписал новую диету и, по признанию Эрнеста, запретил секс – Эрнест не раскрыл причин. Мэри тоже не стало лучше, и они неохотно отменили запланированное третье сафари в Африке, с которым уже возникли бы сложности из-за политического кризиса, спровоцированного закрытием Суэцкого канала.

После этого они отбыли в Париж, где надеялись пробыть месяц, и остановились в «Ритце». Эрнест немедленно передал себя на попечение доктора, который посоветовал ему придерживаться того же режима и стал встречаться с ним раз в неделю. Каждый раз, как позволяла погода, Хемингуэи отправлялись на скачки в Отей. Эрнест был недоволен необходимостью строго ограничивать спиртное, особенно в рождественские праздники. На обратном пути, опять же на борту «Иль де Франс», Эрнеста осматривал доктор Жан Монье. Он сделал ему инъекцию витаминов и дал лекарство, снижающее уровень холестерина. Монье поддерживал связь с Эрнестом в течение двух лет и постоянно говорил ему об «огромнейшей важности»[94], что Эрнесту нужно «перестать пить»; доктор дважды подчеркивал свои слова.

Эрнест решил не останавливаться в Нью-Йорке (Мэри сошла на берег и поехала навестить свою мать в Миннесоте) и вызвал Джорджа Брауна к себе на «Иль де Франс», который далее отправлялся в круиз по Вест-Индии и делал удобную остановку на Кубе. По-видимому, Эрнест рассчитывал, что Браун будет делать ему массаж и приведет его в форму по дороге домой. Эрнест собирался стать здоровым. Отныне Браун станет неотъемлемой фигурой в жизни Эрнеста и, по-видимому, будет получать оплату за «тренировки». Кажется, он также должен был не позволять Эрнесту пить и драться. К сожалению, присутствие Брауна все время напоминало Эрнесту о боксе – и фактически подталкивало его к кулачным боям.

После возвращения на Кубу в марте Эрнест увиделся с новым врачом, Рафаэлем Баллестеро, который предписал ему обширную схему лечения: метизколь, применяемый при жировой дистрофии печени, пищевую добавку гериплекс, обогащенную витаминами группы B, и внутримышечные инъекции примотеста пролонгированного действия, т. е. тестостерона, каждые четыре недели. Кроме того, он назначил Эрнесту новые нейролептики – резерпин, получаемый из Раувольфии змеиной, которая несколько веков применялась в Индии для лечения умопомешательства. Говорят, Ганди принимал эту траву в качестве транквилизатора. Резерпин был выделен в 1952 году и в 1954 году одобрен Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Современная реклама преподносила резерпин, или серпазил, как препарат, «помогающий при нейропсихических, неврологических и связанных с ними расстройствах: шизофрении, маниакальных состояниях, параноидальном стрессе, белой горячке, артериосклерозе и старческих психозах, тревожных состояниях, некоторых случаях депрессии». Еще одним фармакологическим прорывом в лечении психических заболеваний в 1950-е годы можно назвать аналогичный препарат хлорпромазин, который продавался под торговым названием торазин – как и резерпин, он был выделен в 1952 году и одобрен в 1954 году и позднее будет применяться более широко.