На следующий день, поднявшись в пять, они разожгли костер и съели все, что нашли среди запасов в самолете. Это может показаться невероятным, но Эрнест, осмотревшись за время короткой прогулки, сообщил, что видел судно на реке, обычно совершенно пустынной. К огромному восторгу Марша и Хемингуэев, это оказался зафрахтованный баркас «Мерчисон», на котором Джон Хьюстон вел съемки «Африканской королевы» (1951). Баркас доставил их в город Бутиаба на озере Альберт, где их встретил другой опытный пилот, Реджи Картрайт, и местный полицейский. Картрайт и полицейский пролетали над этой территорией, разыскивая тела, поскольку кто-то заметил разбившуюся «Сессну» и предположил, что пилот и пассажиры погибли. Двадцать четвертого января службы новостей передали сообщение о смерти Хемингуэя – и наверняка тысячи читателей были шокированы, хотя это было бы едва ли удивительно, если вспомнить, как часто Эрнест играл со смертью. Картрайт предложил Хемингуэям и Маршу долететь на его скрипучем двухдвигательном «Де Хевилленде» до Энтеббе.

Несмотря на то что уже темнело, Картрайт выехал на неровную взлетно-посадочную полосу в Бутьябе. Самолет поднялся и снова опустился, стукнувшись о взлетную полосу. Внезапно двигатель с правого борта и топливный бак загорелись, и, когда самолет остановился, огонь перекинулся на кабину. Маршу удалось выбить окно, через которое он и Мэри смогли выбраться. Эрнест, слишком большой, чтобы пролезть через окно, обнаружил, что дверь накрепко завалена обломками, и, не сумев открыть ее ногой, распахнул ее ударом головы. Картрайт выбрался последним, выбив другое окно. Самолет сгорел дотла, и вместе с ним сгорели «Хассельблад» Мэри [марка фотоаппарата. – Прим. пер.] и все ее фотопленки, свидетельство летчика Марша, паспорта Хемингуэев, очки, деньги и аккредитив на 15 000 долларов. Полицейский отвез их в соседний город Масинди, они остановились в гостинице «Рейлвей» и каждый мечтал только о глотке желанного спиртного. Слишком уставшие, чтобы вымыться, они упали на кровать и уснули.

На следующее утро Эрнест проснулся и увидел, что рана на голове, за правым ухом, сочится прозрачной жидкостью – мозговой жидкостью – которая стекает на наволочку. Местный врач прочистил раны на ногах Эрнеста и Мэри. Мэри сильно повредила колено, у нее были сломаны два ребра. Характер повреждений Эрнеста точно не смогли установить, пока они не добрались до Найроби. Здесь доктора выяснили, что у него вывихнуто плечо, сплющен нижний отдел кишечника, раздроблены два поясничных позвонка, сильно повреждены печень и почка, нарушен слух в правом ухе и зрение в правом глазе. В моче была кровь, а сфинктер был ослаблен, что означало, когда Эрнест кашлял, то он невольно испражнялся. Когда Эрнест увидел Питера Виртеля, то присовокупил к списку своих травм постоянную эрекцию, довольно убедительно объяснив, что это происходит из-за пережатия позвонков.

Однако наиболее серьезными были повреждения головы. Это была пятая черепно-мозговая травма Эрнеста, и пожалуй, самая тяжелая. Эрнест ослаб, страдал от спутанного сознания и двоения в глазах. И до самого конца восстановительного периода он умудрился понемногу выпивать. Через неделю в письме к Беренсону, поговорив немного о языках Африки, он отметил: «Забавная штука[91]. Может быть – сотрясение это очень странно – и я это изучаю. Двоение в глазах; слух то появляется, то исчезает, а обоняние (способность чувствовать запахи) может становиться немыслимо острым». Ясность сознания, кажется, тоже появилась и исчезла. Мышление Эрнеста так больше и не прояснится.

Билл Лоу из «Лук» пообещал Эрнесту 20 000 долларов за эксклюзивную статью о катастрофе. Неизменный профессионал, Эрнест согласился. Он продиктовал рассказ жене пилота Королевских ВВС из номера в гостинице «Нью стенли» в Найроби, где они с Мэри поправлялись после катастрофы. Рассказ был озаглавлен «Подарок на Рождество» (Эрнест подарил Мэри этот полет на «Сессне») и напечатан в двух выпусках журнала. В путаной истории, примечательной своей словоохотливостью (и юмором), характерными для всех произведений Хемингуэя об Африке, упоминались джин «Гордонз» (антисептик и тонизирующее средство), сенатор Джозеф Маккарти, звуки буша ночью, мечты о любви со львицей и чтение преждевременных некрологов.

Кажется, перед авиакатастрофой мания настигала Эрнеста эпизодически, но после аварии стало очевидно, что черепно-мозговая травма глубоко воздействовала на его психику, спровоцировав возвращение самого страшного заболевания – Эрнеста дико бросало из мании в депрессию. Фантазии множились. В характерном письме к Хотчнеру он добавил экспертные знания самолетов к своему арсеналу воображаемых умений. Эрнест признавал, что в одно мгновение в полете он встревожился, но теперь он задавался вопросом, кто начал все эти разговоры, будто он боится летать. Теперь он разбирается в аэронавигации, сообщал он Хотчу, он летал на B‑25, «Москито», планерах «Ураган» и всех видах «летучек» (с тех пор, как Эрнест «разбился» на своей «летучке», он полюбил жаргон летчиков). Он болтал про гудение шамбы (он хотел сделать над ней «медленные круги», но сдержался), про то, как срезал пропеллерами флаг, развевающийся над полицейским участком в местном городе. В том же письме он пространно разглагольствовал о своих обязанностях почетного охотоинспектора и о своей поддержке компанией, которую он называл «Честные Эрни»; описывал тонкости помолвки с Деббой.

Эрнест играл спектакль как для читателей «Лук», так и для Хоча. Он выдавал новые небылицы и убедил Хоча сохранить это письмо, чтобы он смог использовать его в будущем рассказе. Он гордился тем, что сумел надиктовать шестнадцать тысяч слов «Лук» и надеялся, что все написанное им покажется публике смешным. Благоразумие и заторможенность, которыми проверялись худшие его выходки, кажется, вовсе исчезли. Потом он решил не ограничиваться своими травмами и придрался к Мэри, и, казалось, отлично развлекался. И все же Эрнест понимал, что что-то не так, и когда он сумел отстраниться и понаблюдать за собой, он встревожился. Беренсону он сказал, что слышит в голове свои ошибки – что он повторяет слова, говорит странные и сердитые фразы – и все это из-за травмы головы.

Тем временем Мэри отправилась в Момбасу, где они с Эрнестом раньше зафрахтовали рыболовное судно из города Шимони, чтобы порыбачить с Патриком, Хенни и компанией, в которую вошли Персиваль, Дэнис Зафиро и Рой Марш; Эрнест приехал к ним 21 февраля. Через несколько дней он стал очевидцем низового пожара в маленькой рыбацкой деревушке и бросился помогать тушить его, но из-за ослабленного физического состояния потерял равновесие и сильно обжег ноги, туловище, левую руку и правое предплечье. Его травмы, после пожара, но большей частью после авиакатастрофы, были слишком обширными, чтобы можно было продолжать рыбалку, и потому он расположился на веранде снятого в аренду коттеджа. Мэри позже записывала, что там он «возобновил длительные разговоры со всеми, кто бы ни оказывался рядом, повторял одни и те же анекдоты, гордо/скромно пересказывал истории о своих подвигах и сообщал кустарные философские истины». Эрнест выходил на лодке только один или два раза и все остальное время разглагольствовал из своего «командного пункта» на веранде о том, как они «стали «единокровными братьями» с вакамба из нашей обслуги на сафари». Как-то утром, отвечая на вопрос Эрнеста, Патрик сказал, что наживка «более или менее в порядке», и Эрнест взорвался. Он начал со слов: «Я не разрешаю «более или менее в порядке» и продолжил тирадой, обращенной к Патрику, об ответственности и абсолютной необходимости делать все правильно, пока Хенни не расплакалась. Патрик вышел и уехал в Момбасу, а затем прислал людей за Хенни и багажом. В тот день рыбалки не получилось. Возможно, и к лучшему. Хемингуэям повезло с рыбалкой не больше, чем с охотой.