Иггельд мрачнел, горевал о множестве погибших, но Мальвредутешал сурово тем, что, несмотря на все потери, народу в лагере становится всебольше, Куяба окружена таким плотным кольцом, что мышь не выскользнет. Народприбывает и прибывает, так что можно отдавать троих куявов за одногоартанина – тех в городе больше не становится!

Часть куявов постоянно рыла длинные рвы, куда сваливали всехубитых, как артан, так и куявов, не до торжественных погребений, враг все еще вих святом городе! К счастью, начались осенние холода, по утрам лужи сковываетледком, а иначе трупы своим зловонием вызвали бы мор в самом лагере

То и дело являлись делегации от военачальников, настаивалина штурме. Иггельд смотрел в глаза, спрашивал в упор:

– В самом деле полагаешь, что можно вот так в лоб?

Редкий отвечал согласием, но большинство разводили руками:

– Светлый княже, народ зубами скрежещет!.. Я не могуудержать отряд. Если промедлим еще, сами полезут на стену. Перебьют же дурнейкак мух.

– Что за дурь?

– Не знаю, княже. То ли дурь, то ли стыд наконец-топроснулся.

Он сам видел, что удержать народ нет возможности, это еще невойско, сплоченное железной дисциплиной, а скорее гигантское народноеополчение, всенародное, всекуявское. Он скрипел зубами, но вынужден былсогласиться на штурм. Нелепый, преждевременный, неподготовленный, основанныйлишь на кипении страстей, он скорее бы назвал это артанскостью, чем присущейкуявам осторожностью, мудростью и рассудительностью. Куявы за последние месяцырастеряли остатки благоразумия, а едва собирались по двое-трое, то говорили нео бабах и пьянке, как обычно, а о растерзанной и сплюндрованной отчизне, ожертвенности, о защите отечества, о куявской вере и ценностях куявства, которыетоже нуждаются в защите.

И вот сейчас эти горячие головы, выходя из-под его власти,готовы начинать штурм самостоятельно, если он не разрешит своей волей, неукажет направление главного удара.

Антланец сказал раздраженно:

– Да черт с ними!.. Меньше будет смутьянов. Кудаударить? Да укажи на ворота. Пусть расшибают лбы.

Иггельд сжал кулаки, на лбу собрались глубокие складки.

– Конечно, я хочу послушания… но эти смутьяны не другихшлют под вражеские стрелы, а идут сами. Вся их вина в том, что Куявию любятчересчур страстно…

– Во-во, – сказал Антланец, – чересчур. Тознать о ней не хотели, а то прозрели!.. Совесть заговорила?

– Слишком долго жили в благополучной стране, – сказалИггельд с горечью. – Вон артане живут в… неблагополучной, вечно голодают,потому и готовы отдать за Артанию жизни. А нам надо, чтобы петух в задницу…

Рано утром почти десять тысяч человек уже ждали часа сдлиннющими лестницами в руках. Впереди собирались толпы мужиков с мешкамиземли, вязанками хвороста. По сигналу ринулись вперед, сбросили ношу в ров, поней пробежали охотники с лестницами, приставили к стенам и удерживали, в товремя как другие поспешно карабкались наверх.

Артане сбрасывали булыжники, что сразу очищали лестницысверху донизу, а тех немногих, кому позволяли подняться повыше, спокойно инасмешливо сталкивали длинными копьями. Причем спихивали в сторону, чтобыдлинная лестница, скользя по стене, сбивала и валила таких же отважных.

Иггельд наблюдал с холодной яростью. Артане настолькоуверены в дурости штурма, что даже не разожгли огонь под котлами со смолой,хотя время было, не сбросили на штурмующих ни единого бревна и, похоже, даже невызвали на стены подмогу из города.

Антланец сказал за спиной:

– А все-таки кое-чего добились…

– Чего?

– Взгляни на ров.

Рва не было. Его не только засыпали разом вокруг всегогорода, настолько велики силы атакующих, но кое-где начали даже насыпать вал,да потом отступили под градом стрел со стены.

– Это уже немало, – согласился Иггельд. –Теперь в самом деле можно думать о серьезном штурме.

* * *

Из ее окна видно всадников, что подъезжают группами ипоодиночке к дворцу. Блестка гадала, что привело в такое время, но мысли ползлирассеянные и вялые. Самые яркие воспоминания глушила, заталкивала в самыйтемный чулан памяти: сильные руки, что прижимают ее, бездыханную, к еготвердому телу, горячие губы, ту странную волну во всем теле, что поднимается вответ на его поцелуи…

Снизу доносились грубые резкие голоса, ржание коней.Слышались топот, приглушенные крики, недовольная брань. Мальчишки быстроуводили коней, счастливые, что помогают таким знатным воинам, Блестка слышаластук подкованных металлом каблуков на мужских сапогах – это прибыли из далекогоклана улеговичей, там их дальние родственники.

Уже две недели она в родной Арсе, но только вчерародственники наконец-то определились со своим отношением к ней. Сперва же, сужасом вспоминала тот день, видела всего лишь презрение в глазах родни, сразупризналась, что побывала в постели злейшего врага Иггельда. Только молчаливыйЮтлан не оставлял ее, она перестала вздрагивать, когда возникал рядом.

Он за это тяжелое лето сильно повзрослел, раздался в плечах.В свои двенадцать лет выглядел намного старше, хотя оставался все таким жеугрюмым и нелюдимым. Почти никто не знал, где спит и ест, в своей комнатепоявлялся редко, не ночевал. Блестка чувствовала в нем некий темный зов,вздрагивала, но Ютлан всегда тянулся к ней, и она его любила… как любят материи безобразных детей.

В дверь послышался осторожный стук, она подала голос, в щелипоказалось испуганное лицо с одним глазом.

– Госпожа, – донесся из коридора робкийголос, – Рокош просит вас пожаловать на семейный совет.

Она грустно усмехнулась, тяжкое время настало для Артании,если из пещер пришлось выйти их прадеду Рокошу, в прошлом герою-поединщику,потом герою-полководцу, который однажды снял с себя не только оружие, но иодежду, ушел в леса, питался, как зверь, травой и корешками, затем исчез впещерах, где, как поговаривали, ищет Камень Абсолютной Мощи. Никто не узнал вэтом заросшем до колен седой бородой старце известного героя, он вышиб кулакомворота, прошел в главный зал, где при его появлении сами собой вспыхнули всесветильники, за окном зацвело засохшее дерево, а его топор, что висел на стенееще с тех времен, зазвенел, ударяясь о стену.

Теперь этот Рокош взял бразды власти в свои дряблые, но всееще сильные руки. И вся Артания признала его власть… за исключением, конечноже, князя дальних земель, князя Рослинника.

В нижнем зале за огромным столом собрались на совет ееродственники, главы крупнейших родов и земель Артании. Рокош сидел в кресле свысокой резной спинкой, символом власти, рослый, хотя и согнутый годами, свысохшим телом, только толстые жилы говорили о неимоверной силе этого человека.Он уловил ее появление первым, поднял голову. Она спускалась по ступенькамнапряженная, скованная, но со спокойным лицом, да не увидит хоть кто-то, чтоона смертельно напугана, что в груди смятение, что недоброе предчувствиезаполонило сердце.