Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничем.
Тристан ни на миг не оставался с ней наедине. Хуже: кажется, он делал всё, чтобы исключить любую возможность этого. Дочь Хоэля отлично понимала, что он прав, что нельзя давать пищу сплетням, но – как часто, скача по лесу вместе с женихом и свитой, она хотела повторить слова о «смелой воде»!
Все дни она проводила за шитьем и вышивкой, окруженная своими восторженными дамами, не устававшими превозносить изысканность ее узоров и тонкость работы.
Все дни… но были еще и ночи. Ночи, полные жгучего желания. Произошедшее в лесу – как случившееся вчера… сегодня, сейчас! Хотелось презреть все приличия и побежать к Тристану в одной рубашке, но – честь говорила «Не давай пищу слухам», а сильнее чести ее удерживало смутное понимание, что Друст отправит ее назад ни с чем.
Изольда забывалась жарким сном и ждала брачной ночи.
Свадьба была солнечным весенним днем. Зимняя непогода осталась позади, природа сияла обновленной красотой, люди улыбались – и нынешние торжества были для всех предвкушением веселья Бельтана.
Все жители Финистера были счастливы так, будто этот праздник ждал их семьи. Хоэля уважали, Каэрдина любили – и родство легендарного Тристана с ними было для бретонцев всё равно что принятие героя в собственную семью.
А для женщин – от едва разумных девочек до старух – свадьба Изольды, дождавшейся Тристана, была зримым доказательством того, что песни бардов – правда, что мечты сбываются, если терпеливо ждать и не соглашаться на меньшее; мечты сбываются, и самое невозможное счастье становится из наивной веры – судьбой.
Я слышала, ты женишься в Бретани. Хорошая новость. Значит, прошлое действительно осталось позади.
Значит, ты теперь свободен от меня.
Ты наконец смог исцелиться от былого безумия. От страшных чар Манавидана.
Я желаю тебе счастья, Друст. И большего, чем счастье: душевного тепла. Надеюсь, твоя будущая жена сможет тебе его подарить. Марх научил меня: любовь – это не главное в браке. Главное – умение заботиться друг о друге.
И вот этого я желаю тебе и твоей Изольде всем сердцем.
Было бы неловко послать тебе на свадьбу какой-то подарок. Но я надеюсь, моя мысль дотянется до тебя.
Мое пожелание сбудется.
* * *
Эту суму Друст не развязывал много лет. Кожаные ремешки затвердели, не желали поддаваться.
Друст полоснул по узлу кинжалом – и бело-серебряная ткань заскользила на пол.
Почти невесомая. Нежное, мягкое прикосновение.
Друсту до слез отчетливо вспомнился тот день, когда он впервые надел это. Бельтан. Танец. И – она. Та, кого Рифмач назвал «другой Изольдой».
Сколько лет назад это было? Четыре? Пять? В мире людей не замечаешь бега времени, зато каждый день, проведенный в лесу Муррей, отчетлив в памяти.
Друст надел аннуинский наряд, расправил волосы.
Бретонцы так хотят, чтобы в их семью вошла живая легенда. Пусть поймут, что он может только снизойти до них, не более.
Дочь Хоэля мнит себя «другой Изольдой». Сегодня она поймет, что опоздала.
На сущий пустяк: на век.
Когда он вышел к Хоэлю и бретонцам, те ахнули. Никакие легенды о Тристане, даже самые фантастические, никакие рассказы самого Друста не давали им почувствовать настолько явно, что он – древний нелюдь. Ну, получеловек. Что не меняет дела.
Бретонцы ощутили себя детьми, которым позволили заглянуть в мир взрослых, жителями лесного болота, которых удостоил визитом эрл. И когда, окруженная своими дамами, в залу вошла Изольда в самом лучшем из своих нарядов, она рядом с Друстом казалась не более чем крестьянкой в грубо сшитом балахоне.
Дочь Хоэля закусила губу, чтобы не разрыдаться.
Друст подал ей руку и повел к королевскому столу.
Свадебный пир начался, но веселье было натужным.
Он не придет.
Предрассветный сумрак превратил мир в черно-белый.
Слезились после бессонной ночи глаза. Что-то болело в груди.
Хотелось броситься из окна и разбиться о камни двора.
Он не придет.
Нет, не так. Он не пришел.
Это – уже свершившееся. Уже прошлое.
За что?!
За то, что отдалась ему, – не помня себя от любви? Разве за это наказывают – так жестоко?!
Затихли последние всплески пьяного гула в пиршественной зале. Ему на смену поднимался гомон во дворе – голоса челяди, перестук… чего-то.
Они все живут как жили. Кормят скотину, прибираются после вчерашнего, готовят еду… а ей хочется броситься из окна.
Она этого не сделает. Она не так глупа, чтобы всему замку дать увидеть свой позор. Чтобы потом вся страна болтала о том, почему дочь Хоэля покончила с собой наутро после свадьбы.
Нет.
Она сейчас ляжет и притворится спящей.
Она придумает что-нибудь – и когда придут слуги, она расскажет им что-то… что-то очень убедительное. Она не станет лгать: Тристан не был с ней. И простыни девственно чисты: она не стала женщиной в эту ночь.
Не в эту ночь.
Она расскажет… что-нибудь. Придумает. Не подаст вида.
– Госпожа…
– А, Энид? – она старательно потягивается, будто ее разбудили. – Уже утро?
– Да, уже…
Служанка осекается, увидев белые простыни. Вопрос замирает у нее в горле.
Супруга Тристана повелительно шепчет:
– Тссс!
«Проклятье! Я так ничего и не придумала… придется прямо сейчас».
– Господин не…
– Молчи! Энид, я скажу тебе правду, если ты поклянешься молчать!
– Госпожа, я…
– Если ты проговоришься, я прикажу казнит тебя! Нет, я даже не успею приказать: он сам убьет тебя!
Этот экспромт оказался более чем удачен: служанка оцепенела от любопытства.
Но вот что ей сказать теперь?
Энид, он мне рассказал. Когда-то давно…
Хорошее начало для сказки! Когда мир еще был юн, когда Тристан еще не был великим…
Когда Тристан еще не был великим воителем, ему надо было сразить чудище.
Точно! Дело было в чудище.
И это чудище было…
Откуда я знаю, какими были его чудища! Он хоть бы что рассказал!
…было ужаснее всего, что можно представить. И тогда он пошел к чародею, и тот…
Что сделал чародей и при чем тут сегодняшняя ночь?!