ты не согласишься попробовать то, что мы для тебя приготовили.

Хабиб уступил, и морская дева продолжила:

— С тех пор, как Абарикаф осуществил свой подлый замысел и разжег пламя мятежа во всех землях Дорат-иль-Говас, он передал управление Белым островом, что находится на границе Семиморья, джинну Ракашику, жестокому и подлому злодею.

Прежде чем встать под знамена Абарикафа, это чудовище плавало по разным морям под видом огромной акулы. Он преследовал суда и околдовывал взглядом матросов и всех, кто находился на борту. Горе тем, кто попадался ему на глаза! Люди падали за борт, потому что у них начинала кружиться голова, а чудовищная акула тащила их под воду и пожирала. Ракашиком по-прежнему владеет та же кровожадность, и, если ему не попадаются иноземцы, он принимается за подданных царицы Дорат-иль-Говас. Тиран Абарикаф всё ему дозволяет, они оба поклялись покончить с потомками Адама.

Нас он убить не может, но на нашу долю тоже выпали жестокие страдания. Он выбирает среди нас жен и рабынь и меняет их каждое новолуние. Теперь настала наша очередь войти в огромный садок с соленой водой, что служит ему гаремом. До рокового часа осталось три дня! Мы готовы на всё, лишь бы ты победил это чудище, и в то же время не станем скрывать: тебя ждут смертельные опасности.

Чтобы жить на земле, Ракашик принял человеческий облик, сохранив акулью голову и пасть с тремя рядами зубов, которые служат ему оружием. Он откажется от нее, только если придумает что-нибудь более хищное и грозное. Тело его покрыто, словно броней, волшебной чешуей. Панцирь гигантской черепахи — это его щит, огромная раковина, подобно шлему, прикрывает его голову. Дротик его — это нос рыбы-меч длиною в шесть локтей. Он ездит верхом на морском коньке, таком же страшном, как он сам. Когда в бою они разражаются криком, то рык всадника звучит еще ужаснее, чем ржание его скакуна.

Вместо меча у него — ребро кита, которое он заточил так, что оно стало острее стали, а рука его и оружие столь тяжелы, что он убивает одним ударом. Человеческих сил не хватит, чтобы совладать с этим чудовищем, ибо его доспехи и оружие обладают волшебной силою.

— Госпожа, — прервал деву моря Хабиб, — а нельзя ли мне в ближайшие три дня попасть на остров, который Ракашик опустошает и повергает в скорбь? Поспешите, дайте мне такую возможность! Глядите, вот я встаю и клянусь Небом, что больше не сяду, пока не покараю этого врага рода человеческого.

Лицо Хабиба при этих словах исполнилось необыкновенного величия. За таким полководцем пошла бы даже целая армия. Он сделал несколько шагов, и сестры увидели, сколь уверенна его поступь и какого благородства и достоинства исполнено каждое его движение.

— Вот это герой! — прошептала Иль-Заида, прячась за спиной своей старшей сестры. — Я трепещу… я боюсь влюбиться в него.

— Тебе нечего опасаться, — заверила ее старшая дева. — Доблестный рыцарь, — продолжала она, обратившись к сыну Саламиса, — мы страстно хотим помочь тебе свергнуть нашего угнетателя. За этой горой есть болото, там растет необычайно высокий и крепкий тростник. Мы сделаем из него плот и, пользуясь затишьем, отвезем тебя на Белый остров. Пока же отдохни и поешь, тебе понадобится много сил. Сестра, — обратилась она к Иль-Заиде, — пойдем, поспешим сделать плот.

— Я пойду с вами, — сказал Хабиб. — Мне хватит и сил, и ловкости, я помогу вам.

— Нет, мы справимся сами, — возразила старшая сестра. — Нам предстоит проплыть под водой туда, куда ты попасть не сможешь. Тебе недолго придется ждать, ибо мы желаем как можно скорее освободить тебя от данной тобою клятвы. Потерпи, завтра утром мы отправимся на Белый остров.

С этими словами морские девы удалились. Перелетая со скалы на скалу, они достигли небольшой горы, возвышавшейся над морем. Там, снимая с себя одежды и заплетая косу перед тем, как нырнуть в воду, младшая сестра сказала старшей:

— Он остался один, ему будет скучно.

— Не сомневаюсь, ты охотно разделила бы с ним его одиночество, — заметила старшая, — и, пока мы будем строить плот, сделала бы всё, чтобы покорить сердце рыцаря… Ах, сестра, ты много плавала по морю, но тебе неведомы все подводные камни. Идем, долг зовет нас.

Девы моря нырнули в воду и поплыли к тростниковому болоту.

Хабиб закончил свою трапезу и на закате дня совершил омовение. Он уснул мирным сном, надеясь утром снова увидеть морских дев.

Когда первые лучи солнца согрели его веки, сын Саламиса открыл глаза и устремил их к морю, отделявшему его от Белого острова. Он жадно мерил расстояние, как вдруг заметил на едва рябивших от теплого зефира волнах какое-то движение. Что-то быстро приближалось к берегу. Юноша различил три головы и чуть погодя услышал:

— Плыви к нам, рыцарь, поднимайся на плот!

Хабиб узнал голоса морских дев, бросился им навстречу, забрался на борт и вскоре уже мчался к желанной цели.

Восемь дельфинов тащили за собою легкий плот, старшая сестра, приподнявшись над водою и держась двумя руками за корму, служила кормилом. Две ее сестры по бокам помогали сохранять равновесие. Хабиб, погруженный в мысли о предстоявшей ему битве, лежал, вцепившись в тростниковое перекрытие плота.

Прошло немного времени, и его взгляду открылся Белый остров. Дворец тирана, выстроенный из кораллов и раковин, высился на оконечности мыса. Часовые издалека заметили воина и подняли тревогу, предупредив Ракашика о приближении неприятеля. Чудовище уже предвкушало свежую добычу.

— Пусть подойдет поближе, и спросите, чего ему тут надобно, — приказал он. — Скажите, что никто не смеет причаливать к моему острову, не померившись со мною силой, а я пока вооружусь, чтобы встретить дерзкого гостя как подобает.

Плот коснулся земли, и Хабиб проворно соскочил на берег. Один из часовых, страшилище земноводное, приблизился к нему и, следуя полученному приказу, спросил, зачем незнакомец прибыл на Белый остров.

— Передай своему господину, — повелел рыцарь, — что я пришел, дабы биться с ним.

— Но у тебя нет оружия, — отвечало чудище, — и нет коня.

— Ты ничего не понимаешь, — усмехнулся сын Саламиса. — Моя чалма служит мне шлемом, а мой меч заменяет мне и латы, и щит. Мне не нужна лошадь, и пусть только твой хозяин осмелится напасть на меня! Я не боюсь ни его самого, ни его чар.

Часовой передал всё, что