будет незамедлительно исполнен. Ты должен отодвинуть завесу в сторону, и твоим глазам откроется самое прекрасное зрелище, разумеется, если до той поры ты благоразумно последуешь всем моим наставлениям и будешь осторожен. Ты увидишь первое из семи морей, которое тебе надо будет переплыть, чтобы добраться до Дорат-иль-Говас, и в твоих руках окажется всё для этого необходимое. Если же ты пренебрежешь хотя бы одним из моих советов, тебя ждет мучительная гибель.

— Наверное, это нехорошо, — сказал Хабиб, — что я совсем не ведаю страха: я могу бояться лишь за тебя, за Саламиса, за Амиралу. Ты научил меня бороться с опасениями разного рода и рассчитывать только на себя самого. И всё же обещаю, что постараюсь не забыть твои мудрые уроки.

— Тогда вперед, мой храбрец! Да защитит тебя великий Сулейман и да пребудет с тобою благоразумие! Всем существом своим я желаю тебе успеха — в нем моя награда за труды и заботы о тебе.

Отложив в сторону тигровую шкуру, щит и кинжал царевича, Иль-Хабуль облачил молодого человека в простую и удобную для предстоящего путешествия одежду, а затем взял за руку и по извилистому подземному проходу проводил до первых бронзовых дверей, ключ от которых лежал прямо на пороге.

— Возьми ключ, — велел наставник своему ученику, — и не забудь: как только заметишь над головой меч первого стража, громким голосом прочти волшебное заклинание, начертанное на его лезвии. Прочти внимательно и запомни крепко-накрепко, произноси его при каждой опасности как под землей, так и на земле. Открывай и закрывай двери с величайшей осторожностью. Помни, что здесь всё имеет свое значение и твои действия должны ему соответствовать! Не забудь и остальные мои советы, но осторожность для тебя и твоей жизни — самое главное. Обними меня, мой дорогой Хабиб! Мне надлежит вернуться туда, куда зовет меня долг.

Иль-Хабуль удалился, а рыцарь открыл и тихонько закрыл первую дверь. Он увидел страшного черного великана, который закричал при его появлении так, что своды первой пещеры содрогнулись. Чудовище выхватило ужасающий меч, Хабиб бросил взгляд на его лезвие, громким голосом произнес высеченное на нем золотыми буквами слово «Власть». Раб покорился, меч и ключи выпали из его рук, и он склонился перед своим победителем.

Завладев грозным оружием, сын Саламиса направился ко второй двери. Отворив ее, он увидел семь расходящихся в разные стороны дорог, и все они были погружены во мрак. Не зная, какую выбрать, Хабиб громким голосом произнес волшебное слово, и у начала четвертой дороги загорелся неверный тусклый огонек. Рыцарь пошел на свет и спустился по полутемной лестнице из тысячи четыреста девяноста ступеней.

Так он достиг четвертой двери и проник в следующий зал, соблюдая прежнюю осторожность. Там его встретили две безобразные полуженщины. Чтобы изловить незваного гостя, они бросили в него два огромных железных крюка. Хабиб произнес: «Власть», железо стало мягким, как воск, а чудища убежали прочь.

Перед рыцарем открылась поразительная картина: светильник из карбункулов освещал зал, чей свод поддерживали колонны из яшмы. В центре зала высились доспехи великого Сулеймана, а его шлем венчала птица Феникс с распростертыми крыльями. Глазам было больно смотреть на блестящие латы, щит и копье. Не хватало только меча, и Хабиб с удовольствием заметил, что меч в его руке подходит к остальным частям доспехов. На каждой из них были начертаны таинственные письмена, и юноша постарался вникнуть в их смысл. На панцире он прочитал:

Твердость духа

есть истинный панцирь мужчины.

Хабиб продолжал рассматривать доспехи Сулеймана и нашел такие надписи:

Терпение есть его щит.

Язык есть его самое мощное копье.

Мудрость должна служить ему шлемом.

Осторожность — забралом.

Без доблести руки его голы.

Стопы бесполезны без веры.

— О великий Сулейман! — воскликнул герой. — На твоем шлеме по сию пору с гордостью красуется и демонстрирует свое оперение сама птица Феникс. Не прячьтесь за железные клинки, бессильные воины земли! Пророк Всемогущего Аллаха шел к победе посредством добродетелей.

Затем Хабиб рассмотрел триста шестьдесят шесть иероглифов, которые украшали стены зала. Среди них выделялся один, очень простой, но юноше не удавалось проникнуть в его смысл. Другой, более сложный, сразу же стал понятен. Триста шестьдесят пять иероглифов были постижимы каждый по отдельности и в то же время разъяснялись одним.

— О мудрость! Ты создана для моего сердца, — воскликнул рыцарь, — я чувствую это, но разум мой далек от тебя. Кто даст мне столь острое зрение, чтобы проникнуть в твои тайны? Ныне лишь отблеск твоего пламени заставляет меня опустить глаза. Хабиб, иди к своей судьбе, она прочила тебе славу. С самого высокого из небес снисходит к тебе мудрость, желай большего и следуй своим путем во имя твоей звезды!

С этими словами юноша приблизился к двери, что вела в сокровищницу Сулеймана. Неровные ступени по-прежнему шли вниз и приводили рыцаря ко всё новым и новым дверям. Он тихо открывал их и так же бесшумно закрывал, и повсюду его встречали чудовища, пытавшиеся устрашить смельчака своим уродством, криками и угрозами. У одного вместо головы был череп с рогами и орлиный клюв, второй соединял в себе льва, тигра и слона, у третьего была пасть крокодила на человеческом теле. Гидра с тремя женскими головами пугала героя своей шевелюрой из змей.

Но, что бы там ни было, мужество ни разу не изменило Хабибу. Следуя советам джинна, он заветным словом укрощал грозных чудищ и безо всякого интереса скользил взглядом по грудам золота и адамантов, по останкам разбитых идолов. Сын эмира быстро переходил от одной двери к другой, ища лишь те предметы, что свидетельствовали о победах Пророка. И только в одном месте Хабиб задержался.

Это был просторный зал, по краям которого расположилось бесчисленное множество существ, похожих на людей. Казалось, они слушали самого досточтимого из них, что, сидя на возвышении, вслух читал какую-то книгу. Когда Хабиб вошел, все встали и поклонились, а чтец почтительно умолк. Рыцарь обратился к нему с такими словами:

— Если тебе дозволено просветить меня, скажи, кто вы и что ты читаешь?

— Я — джинн, раб Сулеймана, — отвечал чтец, — он приказал мне обучать моих братьев, которых ты видишь здесь. Они обретут свободу, когда усвоят знания, необходимые для правильного поведения. Я читаю им Коран, но — увы! — вот уже несколько столетий я толкую им его суры, а большинство из