– Пап… – ответил я, глядя в пол, – я от тебя жду поддержки… Может быть… Возможно, ты…

– Хорошо, назовём это так, – усмехнулся отец, – пусть будет поддержка… И в чём эта поддержка должна выражаться?.. Скажи как есть!.. Молчишь?.. Тогда давай я тебе помогу… Поддержу тебя… Ты хочешь меня попросить, как я понимаю, о том, чтобы я поддержал тебя в твоём желании на пустом месте, из ничего, сделать театр… А если начистоту, то ты сейчас сидишь и хочешь мне сказать: папа я буду в ближайшее время заниматься сам не знаю чем, буду плохо и нерегулярно учиться в университете, не буду участвовать в семейных делах, но буду с вами жить, есть, пить, мне нужна будет одежда, обувь, деньги на житьё-бытьё и на то, чем я буду заниматься… Так что – терпите меня и ничего от меня не ждите… Не ждите от меня того, что я получу нормальное образование и профессию, не ждите от меня помощи и участия… И поддерживайте меня во всех моих безумных затеях… Ты это хотел сказать? Я правильно озвучил твои желания?

– Пап… Моё желание… делать театр… Да… – ответил я. – И мне нужно, чтобы ты меня понял… И поддержал.

Отец молча покачал головой, отошёл к окну и закурил ещё одну сигарету.

– Понимания моего тебе хочется. Но оно тебе не обязательно, – сказал он. – Я же вижу, что ты не советоваться собрался. Ты для себя уже всё решил… Так что делай, что хочешь… Я тебе ничего не запрещаю… Из дома не гоню. Живи, ешь, пей… Только скажи мне, пожалуйста… Ты что, считаешь себя артистом? Ты что, думаешь всю жизнь так?.. Ты полагаешь, что сможешь этим жить, зарабатывать и кормить семью?.. Если ты, конечно, о семье своей собственной помышляешь.

– Нет, пап, я не думаю так… – сказал я искренне. – Я просто хочу, пока это возможно… Я понимаю, что мне этот театр нужен… Вот и всё…

– Отлично поговорили! – горько усмехнувшись, сказал папа. – Считай, что я тебя понял… Отговаривать тебя не буду, это, как я вижу, бесполезно… Запрещать тебе что-либо я уже не могу, ты – мальчик большой… Но условия у меня простые: ты должен закончить университет… Если начал, то закончи. Какое-никакое, а образование и профессия… До окончания учёбы я тебя готов держать у себя на шее. Но как только получаешь диплом в руки, изволь стать самостоятельным человеком… И последнее: на картошку едешь с нами вместе. Копаем картошку всей семьёй… Окучил я её и прополол без тебя… Ты был… скажем так… в экспедиции… А теперь ты здесь! И для картошки найди время в своей насыщенной театральной жизни.

– Конечно! – сказал я убеждённо. – Разумеется, пап! Обещаю…

– Ладно, ладно!.. – сказал отец почти мягко. – Вот только скажи мне, сынок!.. Этот театр… Это же у тебя не навсегда?..

– Конечно нет!.. – уверенно ответил я. – Как театр может быть навсегда?.. Но я немного ещё… Пока есть возможность!..

Я искренне верил в то, что говорил тогда отцу. Но ни одного обещания не сдержал. Ни единого из тех, что дал той ночью. Даже копать картошку я не смог поехать, потому что простудился и пролежал с температурой всё время уборки картофельного урожая.

К выступлению на заседании правления Союза художников города Кемерово я готовился очень серьёзно. Сидел на лекциях, а сам писал своё выступление. Анатолий попросил меня подготовить некое высказывание, минут на пять, для членов правления, которое убедило бы их в том, что театр в стенах Дома художников необходим. Я своё выступление написал, прочитал, засёк время и сократил до пяти минут ровно.

Само заседание проходило, так сказать, за закрытыми дверями. Меня должны были на него пригласить только для того, чтобы я зачитал своё обращение к правлению и ответил на возникшие вопросы.

Правление заседало недолго. Участвовало в нём восемь человек: Анатолий, его секретарь и помощница – миловидная дама в длинном платье, – и шесть бородатых взрослых мужиков, которые были к началу заседания нетрезвы, а один был по-настоящему крепко и совсем недобро пьян.

Анатолий предложил мне посидеть в фойе и подождать.

– Я сначала их подготовлю, а потом уже тебя позову, – сказал он. – Они сегодня не в форме… Но чтобы их вместе собрать и чтобы всех трезвых – это задача невыполнимая. Художники!.. С живописцами ещё куда ни шло… Договориться можно… А вот монументалисты – скульпторы… С ними совсем трудно. И они ещё мужики здоровые… У меня два монументалиста в Правлении… Они пьяные всегда.

Художники покурили на лестнице и пошли в кабинет председателя заседать. Дверь за ними закрылась. Я остался сидеть на диванчике. Вскоре из-за двери послышались крики, стук и мат-перемат. Через минуту всё затихло. А минут через пять повторилось вновь. Снова послышались крики, брань. Дверь в кабинет неожиданно распахнулась, в ней показался самый высокий художник.

– Вот что, Толя! Пошёл ты в жопу! – крикнул он и собрался было выйти, но передумал. – На хера ты нас тут собрал? Нам что, делать нехер?.. Кто ты такой вообще? Я тебя председателем не выбирал…

– Лёша, – послышался голос Анатолия, – зайди, пожалуйста! Не устраивай из правления балаган!..

– Чего?.. – спросил с вызовом мужик в дверях. – Ты сам тут что устроил?..

На этих словах он зашёл обратно и закрыл за собой дверь. Ругань продолжилась, но слов я уже разобрать не мог.

Меня позвали минут через сорок после начала заседания. Я вошёл. Выступление, написанное на двух листках, было у меня наготове. В кабинете за столом сидели все члены правления, Анатолий стоял во главе стола, секретарь наливала в чашки чай за столиком в дальнем углу. Один мужичок спал, откинувшись в кресле.

– Вот, сказал Анатолий, – этот молодой человек, о котором я вам говорил, является лауреатом конкурса пантомимы в Риге. Это ему я хотел бы предоставить возможность сделать театр у нас в третьем выставочном зале. Давайте предоставим ему слово.

Я подошёл ближе к столу, поздоровался, представился, поднял к глазам свои листочки и начал читать:

– Искусство живописи и театральное искусство всегда соседствовали, – начал было я, – мне представляется, что присутствие театра в Доме художников может дать синергический эффект…

– Толя! – перебил меня тот высокий бородач, который пытался уйти с заседания. – Ты что, решил третий зал отдать под какую-то чунга-чангу?.. Я не понял! А где мы будем праздники отмечать? Дни рождения? Банкеты?.. Где мы бухать будем по-человечески?

– Лёша, – ответил Анатолий, – ты бухаешь везде… Театр нам нужен… Молодёжь, студенты не придут смотреть на твои фигурки. На выставки наши не придут. А на театр придут. Я хочу, чтобы к нам люди приходили… Чтобы молодые люди к нам дорогу узнали.

– Ты не ответил на мой вопрос… – громко прервал Анатолия тот самый высокий мужик. – Где мы сможем нормально посидеть? У нас все банкеты всегда там проходили и проходят…

– Лёша! – сказал толстый, коренастый, седой бородатый дядька. – Толя хорошее дело предлагает. Почему бы не попробовать?

– Да, Лёш! – сказал ещё один худой художник с жиденькой бородой и со сломанным носом. – Пусть попробуют. Нам-то что? Выступать тут будут, актрисы появятся… Выгнать мы их всегда успеем.