Внизу он увидел Риэ Скоугор в пальто, готовую выйти на улицу. И рядом с ней, тоже одетого, Филлипа Брессау. Они стояли на синем ковре с эмблемой Копенгагена — три башни над волнами.

Они спорили. Яростно. Хартманн видел, как Брессау схватил ее за ворот пальто, потом за красный шарф. Она отпрянула с бранью.

Никогда Хартманн не видел ее такой разгневанной.

— Хартманн? — прозвучал в его ухе голос Салина. — Вы еще там?

Скоугор умчалась в бешенстве. Брессау стоял на ковре, бросая ей вслед оскорбления. Когда она скрылась в дверях служебного выхода, он поднял свой портфель, оглянулся, посмотрел наверх. Увидел Хартманна. И с кислым лицом зашагал в сторону главного выхода.

— Я все сказал, вы слышали, — сказал Хартманн и дал отбой.

Мартин Фреверт в кабинете Лунд терял присутствие духа под напором ее вопросов.

— У нас есть все подробности. Вы арендовали автомобиль через Интернет, потом кто-то забрал его от заправки в Вальбю.

— Ну и что? Машина была нужна для моей фирмы.

— Где ваш брат?

— Я уже сказал: не знаю.

Перед ней лежали бумаги. Она толкнула их через стол:

— Вы сняли со своего счета тридцать две тысячи крон. Это тоже для нужд фирмы? У меня нет на это времени. Если хотите, я прямо сейчас могу отправить вас в камеру за пособничество в убийстве. Давайте не будем тратить время понапрасну.

Молчание.

— Ладно, — сказала она. — Хватит. Вы арестованы.

— Я не давал ему денег!

Он вынул из внутреннего кармана куртки конверт, швырнул ей.

— Хорошо. Где вы договорились встретиться?

— Послушайте. Леон немного странный. Но ту девушку он не убивал. Он и мухи не обидит!

— Вы не представляете, как часто я это слышу, — сказала Лунд. — Если хотите помочь своему брату, то постарайтесь, чтобы я нашла его прежде… — она ткнула пальцем в окно, — чем его найдет кое-кто другой.

— Он боится не вас.

— Кого же?

— Не знаю. Он во что-то вляпался. Мозгов у него не густо. Если видит возможность подзаработать…

— В чем он замешан?

— Мне кажется, там какая-то контрабанда. Когда мы с ним говорили, я подумал, что он из-за этого так перепуган.

— Не из-за полиции?

— Нет, — произнес он горячо. — Леон мне говорил, что хотел вам помочь. Но вы только и делали, что мазали мимо цели…

— Где вы с ним встречаетесь? Во сколько?

— Он мой брат. Я не хочу причинять ему вред.

— Я тоже. Где он?

Мартин Фреверт смотрел на конверт перед Лунд.

Лунд смотрела на часы.

Дом в Хумлебю был погружен во мрак. Он показался слишком большим, слишком холодным, слишком пыльным и пустым для шестилетнего ребенка с богатой фантазией. Антон вошел, осторожно ступая по закрытому полиэтиленом полу, прислушался.

Они говорили о том, чего здесь не было: об игрушках и мебели, о кроватях и туалетах, о плите и холодильнике. О других очень взрослых вещах.

А на самом деле тут было серо и зябко, и ему совсем не нравилось.

— Ненавижу этот дом, — сказал Антон.

Лицо отца покраснело от гнева, как бывало часто.

— Да?

— Я не хочу здесь жить.

— Придется.

Мальчик подошел к лестнице, нашел выключатель, щелкнул им. Посмотрел вниз. Там был подвал. Это что-то новое.

Сердитый окрик за спиной. И потом мамин голос:

— Оставь его, Тайс.

Он спускался по лестнице и с любопытством осматривался.

Мама воскликнула где-то наверху:

— Эмиль, пойдем, я покажу тебе твою комнату. Она такая красивая.

Над головой Антона затопали шаги по деревянным половицам.

Три этажа и подвал. Зачем? В его настоящем доме был только один этаж и еще гараж, и этого хватало.

Через пару маленьких синеватых окошек под потолком падал неяркий свет от фонаря на улице. Достаточно, чтобы увидеть: тут полно мусора и грязи.

А может, и крысы есть. И другие чудища, которые прячутся в темноте.

Он увидел круглый гриль-барбекю, провел пальцем по пыльной крышке, посмотрел на оставленный след. Нашел в открытой коробке футбольный мяч с черными и белыми пятнами, достал его, пнул сапогом. Мяч отскочил от голой бетонной стены. Антон ударил еще раз и еще. Раздался громкий металлический лязг. Тут же его взгляд метнулся к потолку — он уже представлял сердитое лицо отца.

«Не трогай. Не шали. Не шуми. Не мешай. Не делай ничего, потому что все, что ты делаешь, плохо».

Ступая на цыпочках, чтобы никто не услышал, Антон пошел туда, где грохнуло. Мяч сбил какую-то жестяную дверцу, и в слабом свете от окна виднелись старые трубы, краны… похоже на бойлер. И что-то там лежало еще. Темно-красный прямоугольник с золотым крестом.

Он поднял находку, открыл первую плотную страницу.

Нанна. Улыбается.

Рядом с фотографией красное пятно засохшей крови; увидев его, мальчик вздрогнул.

Антон подумал об отце, прислушиваясь к тяжелым шагам над головой. Что он скажет? Что сделает, если разозлится?

Он все смотрел и смотрел на фотографию, с которой ему улыбалась Нанна.

— Антон!

Низкий голос был громким и уже почти сердитым:

— Мы подогрели пиццу. Ты хочешь есть или как?

«Не мешай. Не смотри. Не делай ничего».

Это был паспорт Нанны. Он знал, что это такое, потому что однажды, не так давно, она показывала ему эту самую штуку, которую он теперь держал в дрожащих пальцах, и заставила поклясться, что он никому-никому, про нее не расскажет, даже этому болтунишке Эмилю.

— Антон!

Совсем уже почти сердитый голос.

Он положил паспорт за старые трубы, аккуратно, как мог, приставил на место упавшую дверцу, умудрился при этом не произвести ни звука.

Потом мальчик поднялся по лестнице, посмотрел на сурового отца.

— Ненавижу этот дом, — повторил он.

Мартин Фреверт договорился встретиться с братом на российском каботажном судне, пришвартованном на одном из дальних пирсов расползающегося во все стороны грузового порта.

Лунд велела Свендсену отвезти ее туда и всю дорогу отдавала приказы оперативной группе: не приближаться, пока она не прибудет на место, подвести в район катера береговой охраны и так далее.

На пирсе было темно и пустынно. Только одно судно в самом конце причала — старое, красное, обшарпанное, на носу название: «Алекса».