— В прошлом я сам открыл Шивариусу свой лоб — воистину он был очень убедителен, в отличие от тебя, но, став моим хозяином, он запретил мне повторять что-то подобное.

Не медля более ни секунды, Тобиус ударил Каменным Кулаком. В бою гьенджойлин легко уклонился бы от летящего куска камня в форме сжатой пятерни, но он не сдвинулся с места. Обломки бамбуковой шляпы разлетелись в стороны, а сгусток дыма над широкими плечами очень быстро принял форму головы. Как и все остальное тело, голову опутывала сеть магических иероглифов; широконосое лицо с восточными глазами и длинными клыками, торчащими из-под толстой нижней губы, венчал узкий лоб, на котором слабо мерцал столбец из трех сложных знаков. Они лишь отдаленно походили на иероглифы индальской каллиграфии, и Тобиус видел их впервые в жизни, но полный смысл имени открылся ему немедленно, как и любому волшебнику, который бы на них посмотрел.

— Эйшубэйхвань.

— Хозяин желает дать мне новое имя? — голосом, налитым свинцовой усталостью, спросил гьенджойлин.

— Хозяин хочет дать тебе вот этот многогранник. Отнеси его куда-нибудь, где никто не увидит, брось сколько угодно раз — и сложи выпавшие знаки в свое новое имя. Сделав это, ты сам станешь себе хозяин.

Крошечная деревянная поделка оказалась в широкой ладони, и гьенджойлин уставился на этот бесценный дар, не веря своим глазам.

— Не может быть…

— Я честный волшебник и держу слово.

— Клятвы, данные именем Мага Магов, не обязательно держать перед теми, кем он заповедовал править.

— Я всегда исполнял свои клятвы, кому бы их ни давал, королю или золотарю, — ответил серый магистр.

Гьенджойлин спрятал шарик за пояс и, материализовав ножны, скрыл в них клинок.

— Шивариус убьет тебя, если поймает. Спрячься где-нибудь еще… я не знаю, как бы ты смог его одолеть.

— Даже с твоей помощью? — Тобиус скользнул по краю пропасти. — Я не намерен менять свое решение, хотя навязчивое желание жить и толкает меня к этому, но не спросить я не могу.

Подозрительный гьенджойлин с опаской отнесся к перспективе того, что маг изменит свое мнение, поэтому счел за благо ответить:

— Когда я стал рабом Шивариуса, он был немногим старше, но намного, намного могущественнее тебя, чародей. Даже если бы я взялся помогать тебе, ты бы не справился.

Все это Тобиус и так знал, но слышать правду было страшно и больно.

— Что мне делать? Спрятаться я не могу, рано или поздно он везде меня отыщет, в поединке он меня прикончит…

— Если ум твой жив и остер, попробуй его обмануть, — посоветовал гьенджойлин, прежде чем раствориться в воздухе. — Хитрость — это единственное спасение слабого в противостоянии с сильным. Хитрость или превосходящее число.

— Но я один, — отчаянно прошептал Тобиус, оставаясь наедине с самим собой, — совсем один.

Недовольно заурчал живой плащ, и в сумке завозился каучуковый мяч с кошачьими ушами. Они напоминали, что Тобиус никогда не был один, а ведь где-то рядом был еще и Керубалес, запертый в своих измерениях как в клетке и не имеющий возможности выбраться без воли на то волшебника. Подумав об этом, Тобиус устыдился. А еще он подумал, что в главной башне не двое живых магов. Больше, намного больше. Ведь если спуститься в самый низ, под землю, можно оказаться в тюремном блоке, где содержатся волшебники, которые по тем или иным причинам утратили право свободно практиковать Искусство и саму свободу тоже.

Точных планов он не строил и что предстоит сделать или куда именно забраться, тоже не знал. По сути, он даже не мог точно понять, куда намеревается идти, — ведь никогда прежде волшебник не спускался в тюремные подземелья. Простых учеников и простых магов туда не допускали ни под каким предлогом, да и желающих особо не было, ведь там… там был страх.

Лишь один волшебник мог свободно спускаться к камерам и свободно подниматься обратно — Ольгефорт Неусыпный, древний архимаг, поставленный следить за тюрьмой и ее заключенными еще при предыдущих управителях. Все остальные попадавшие вниз волшебники обычно оставались там до конца своих дней. А некоторые страшилки, столь любимые младшими воспитанниками Академии, утверждали, что еще дольше. Несколько лет назад произошел инцидент — тогда самая темная легенда этих страшилок едва-едва не вырвалась на свободу: Джакеримо Шут, Кровавый Скоморох, маг-чудовище, одержимый Шепчущим. Тогда всей Академии пришлось напрячься и рвать жилы, чтобы удержать его в заточении и одолеть ту каверзу, которую он использовал как маневр отвлечения. Усмиряли Джакеримо управители Академии почти в полном составе, пока кампус окружали отряды Церковного Караула.

В самом отдаленном коридоре первого этажа, там, куда некому и незачем было соваться, имелась высокая бронзовая дверь. И хотя имела та дверь толщину преизрядную, прочность ее обусловливалась не толщиной, а великолепно вплетенными чарами. Целая армия могла бы брать ту дверь приступом и потерпеть под ней поражение без помощи очень сильных и знающих волшебников. Преодолеть ее своими силами Тобиус не смог бы никак, так что сама удача улыбнулась магу, оставив дверь приоткрытой. Когда он приблизился, над створкой раскрылся большой магический глаз, чей зрачок пристально следил за Тобиусом, пока тот не прошел под ним.

Волшебник спускался вниз, и лестничные пролеты казались бесконечными, будто под главной башней росла другая, не менее высокая, то бишь глубокая. Он спустился в Покои Страха. Подземный лабиринт, в котором мог сгинуть любой несчастный, посмевший сунуться внутрь без приглашения. Тобиус ковылял по величественным и мрачным залам, затравленно озираясь и вздрагивая каждый раз, когда из стелющегося по полу тумана выплывала очередная мертвая туша. Покои Страха изобиловали древними ловушками и стражей, ужасной, голодной, бродящей в темноте и бросающейся на любой шорох, на любой проблеск света. Духи, демоны и хищники, монстры, рукотворные химеры, слепые от рождения, которыми наводнили подземелье маги, сторожили подходы к тюремному блоку.

Следы боя виднелись повсюду, кто-то сносил стены лабиринта, кроша тысячелетний камень в пыль, разрывая чары, делавшие этот камень нерушимым, словно паутину. Мертвые чудовища валялись тут и там, испепеленные, промороженные, растерзанные, растворенные в кислоте, твари столь жуткие и редкие, что Тобиус не видел их ни в одном атласе. Все они окончили свое несчастное существование, стремясь сдержать кого-то… кто рвался внутрь. Серый магистр сто раз погиб бы, спустись он в Покои Страха один и прежде, когда они все еще стояли, но теперь он шел по следам разрушений, и никто не мог его остановить.

Он вышел к противоположному концу лабиринта без малого через час после того, как вошел в него. Сколько же пришлось бы плутать во тьме, кабы не прямой путь? Из такой тюрьмы не сбежал бы ни один узник. Разве что Шут…

Тобиус прошел в длинный коридор со множеством смятых дверей, в противоположном конце которого находились комнаты, отведенные смотрителю. От скудной обстановки практически ничего не осталось, всюду виднелись следы магического боя, а останки Ольгефорта Неусыпного оказались вплавлены в одну из стен. Его ноги валялись неподалеку, а из каменной поверхности торчала часть груди вместе с головой и левое предплечье.