Спустившись к машинам, мужчины задержались на пять минут, устроив перекур, а затем отправились на пересечение 10-й улицы Соколиной горы с улицей Бориса Жигулёнкова во вторую квартиру, свободную и отданную полностью в их распоряжение.

Когда в одних шортах влажный после душа Кирилл вошёл на кухню, не более одетый Палашов поднялся ему на встречу и шутливо толкнул кулаком в плечо:

— Вспомним молодость?

— Хочешь явиться на свадьбу с разбитой физиономией? Дурака не валяй!

— А ты по морде не бей!

— А невеста что, слепая? Других синяков не заметит, что ли? И вообще, ту молодость, про которую ты говоришь, сейчас ну вот никак не хочется вспоминать.

— Ладно. Посидим немного? Тебя дорога здорово уходила?

— После душа нормально.

Бургасов примостился за столом.

— Есть хочешь? — Палашов открыл холодильник. — Блюдо холостяка будешь?

— Не откажусь.

Жених изъял из холодильника ветчину, яйца, помидоры и начал подготавливать их к отправке на сковороду.

— У нас на свадьбе почти одни дети будут, а нам с тобой их возить, поэтому спиртное отменяется. Будут только безалкогольные коктейли.

— Прекрасное разнообразие! Когда ты в качестве подарка на свадьбу затребовал Сашульку привезти, я понял, что ждать от тебя с твоей зеленоглазкой нормальной гулянки не стоит.

— Предлагаю сейчас по стопочке пропустить за встречу, так сказать.

— Снятие тонуса не помешает.

— Я её за этот год столько выжрал, пока разлуку с Милой преодолевал, что отсутствие водки на праздничном столе будет вязаться скорее с благополучием, чем с некачественным праздником.

— Твоя девчонка кружит тебе голову?

— Ещё как!

— Так какого рожна тебе ещё надо?

Палашов поставил рюмки на стол.

— Ты знаешь, я себя таким богатым как сейчас, ещё никогда не чувствовал. У меня теперь дом, родные существа, сразу куча родственников прибавляется. Спасибо, что помогаешь там, где я сам не успеваю. Как Люба? Сильно на меня рассердилась?

— А ты знаешь, она совершенно не расстроилась. Сказала: «Конечно, поезжай! Не каждый день друзья женятся! А Палашов — тот точно первый и последний раз».

— Прямо так и сказала? — Евгений выстелил сковороду кусочками ветчины и только после этого добавил: — А ведь, наверное, она права на мой счёт. А как у вас…

Он взглянул на друга, и тот кивнул.

— Только ничего не говори пока, а то спугнёшь. Вот молчи и всё.

Палашов улыбнулся довольно и отвернулся к сковороде.

— Я никогда не думал, что ты так детей любишь, — сказал вдруг Кирилл.

— Я сам никогда не думал, — признался Евгений. — Видимо, я прирождённый семьянин и папаша. И когда я встретил ту самую, свою, тогда это и выяснилось. Кстати, о детях. Ты помнишь же, при каких обстоятельствах мы с Милой познакомились? Я могу тебе одну вещь рассказать, хочешь?

— Не спрашивай меня. Хочешь, рассказывай. А нет, так унеси с собой в могилу. Сам знаешь, я трепать языком не буду.

— Я тогда ещё не знал наверняка, будет ли у Милы ребёнок, но был почти уверен. И я пошёл в морг и собрал у Вани Себрова материал для анализа ДНК. Хотел установить его отцовство. И вот когда я его за руку держал, у меня было чувство, что он это я. Очень странное ощущение, которое меня некоторое время преследовало. Меня это дело, казалось бы, несложное, очень здорово потрепало. Так вот. Малыш исключительно похож на Ваню. Настолько сильно, что и без анализа видно. И пока Мила была с ним в деревне, я этот конверт с ногтями выбросил.

— Я бы поступил точно так же. Ведь у тебя нет оснований не доверять Миле, так?

— Так. Я сам настаивал, внушал ей сохранить ребёнка. И теперь он у нас есть, и мы оба его любим.

— Ну и прекрасно.

Евгений выложил яичницу на две тарелки. Бо́льшую часть поставил перед Кириллом. Вынул из холодильника запечатанные пол-литра.

— М-м-м, — оценил Бургасов, сняв пробу, пока друг доставал водку.

Палашов сел напротив него за стол. Распечатал и наполнил рюмки.

— А давай выпьем за встречу и за детей?

— А давай!

Они выпили и замолчали, занятые пережевыванием аппетитной закуски. Тарелки очень быстро лишились своего наполнения. Тогда заговорил Кирилл:

— Почему не спрашиваешь, как мы доехали с Сашурой?

— Нормально доехали. Это же и так понятно.

— Она сама захотела на заднее сиденье. Села по диагонали от меня и сверлила своими глазюками меня всю дорогу через зеркало заднего вида. Рассказывала всякие школьные истории. Самое важное, что я понял за то время, что мы провели наедине в дороге — она осталась такой же замечательной девчонкой, какой была для меня раньше, и я по-прежнему питаю к ней самые нежные чувства.

— Она не виновата, что тебе скоро тридцать, а ей ещё и пятнадцати нет. Чем-то ты зацепил её ранимую детскую душу, раз она выбрала именно тебя для своей первой влюблённости.

— Я не смог поднять эту тему. Что я ей скажу? Она отлично знает, что я теперь женат. Кроме того, кстати, о детях, она совсем ребёнок.

— Она не переболела ещё? Не перегорела?

— Похоже, нет. Судя по её сверлящим глазюкам. И по тому, что она не села рядом, когда я предложил. Но мы не говорили на эту тему. Совсем. Как говорить о таком маленькой девочке со взрослым мужчиной? Вот с твоей невестой она могла бы пообщаться. Всё-таки она посчитала её близкой по возрасту.

— Да. Интересно. Может быть, она что-нибудь расскажет Миле. Я потом спрошу. Пойдём, я тебе приготовлю спальное место.

Они прошли в комнату с детской кроваткой. Мила заранее надела постельное бельё в мелкий голубой цветочек на запасные одеяло и подушку, сложила всё стопочкой, а Евгению нужно было только во всё это облачить разобранный диван, чем он и занялся. Мужчины уселись на него лицом друг к другу.

— Рассказываю последнее, и разбегаемся по кроватям. Помнишь вот это? — Евгений показал на шрам на предплечье, который напоминал Миле мёртвое дерево.

— Да.