водой спирт, — ответила я. — Жидкость для дезинфекции. Чтобы у него не возникло воспаления или чего-нибудь похуже, рану необходимо промыть.

Макбет, будучи раненым, прошел какое-то расстояние пешком, поэтому вокруг раны скопилось немало засохшей крови и грязи. Зерновой спирт являлся неплохим антисептиком, даже наполовину разбавленный дистиллированной водой. Это было единственное эффективное средство против инфекции, и я упорно продолжала им пользоваться, несмотря на крики пациентов.

Джейми перевел взгляд с флакона на рану и слегка поежился. Ему довелось испытать на себе действие этой жидкости, когда я обрабатывала рану на боку.

— Ну, Макбет, лучше пусть тебе, чем мне, — сказал он, опустившись на колени, и вылил содержимое флакона на поврежденную часть тела.

Душераздирающий крик сотряс стены дома, и Макбет скорчился, словно раненая змея. Когда крик стих, лицо у него было зеленоватого цвета. Но он уже не противился тому, чтобы я приступила к делу, невзирая на боль. Большинство раненых стойко переносили все, что мы проделывали над ними, и этот не был исключением. Он лежал не двигаясь, ужасно смущенный, уставившись на пламя горелки, и на протяжении всей операции ни один мускул у него не дрогнул. Только по тому, как менялся цвет лица от зеленоватого к белому, затем к красному — и так все время, — можно было судить о его истинном самочувствии.

Наконец лицо стало стабильно красным. Это произошло после того, как я кончила зашивать и почувствовала, что пенис у меня в руках начал слегка твердеть. Уверовав теперь в слова Джейми, Макбет, едва дождавшись окончания операции, одернул подол килта и поспешил в укромный уголок комнаты, оставив меня хихикать про себя, уткнувшись в раскрытый медицинский саквояж.

Я нашла прибежище в углу, где стоял ящик с медицинскими принадлежностями, и присела на него, прислонившись спиной к стене. Острая боль пронзила икры ног. Это была реакция на длительное физическое и нервное напряжение.

Я сняла туфли, закрыла глаза и снова прислонилась к стене, чувствуя, как вместе с легкими судорогами, пробегающими от основания позвоночника к затылку, проходит напряжение.

В состоянии крайней усталости возникает повышенная чувствительность кожи; когда необходимость тяжелой физической нагрузки минует, организм, настроившийся на определенный ритм, продолжает по инерции получать кровь в прежнем объеме, словно нервной системе невдомек, что мышцы насыщены ею в избытке. В такой ситуации надо дать себе покой, немедленно сесть и посидеть не двигаясь.

В комнате, где лежали раненые, было душно и шумно; я имею в виду не раскатистый храп здоровых мужчин, а тяжелое, прерывистое дыхание. Слышны были сдержанные вздохи тех, кому дышать было больно, и стоны, помогавшие переносить страдания.

Солдаты, лежавшие здесь, все были тяжелоранеными, но далеко не безнадежными. Однако я знала, что смерть бродит среди раненых по ночам и может подкрасться к кому-нибудь из тех, у кого защитные силы организма ослабли и кого снедают тоска, одиночество и страх. У некоторых солдат были жены, ночевавшие в соседних домах, но не рядом с мужьями.

Здесь у них была только я. Если я не могла исцелить их или избавить от боли и страданий, то, по крайней мере, они видели, что они не одни, что кто-то стоит между ними и вечным мраком. И поэтому помимо специфически медицинской помощи моей обязанностью было просто находиться с ними рядом.

Я поднялась и медленно пошла между рядами тюфяков, задерживаясь возле каждого, чтобы что-то сказать или просто поправить одеяло, погладить по голове, потереть ноги, сведенные судорогой. Подать воды одному, сменить повязку другому, угадать причину нервного напряжения новенького раненого, со спокойной деловитостью подать ему глиняную бутыль и почувствовать, как она становится тяжелой и теплой, а значит, больной облегчился.

Я вышла на улицу опорожнить бутыль и решила постоять минутку, вобрать в себя частицу прохладной дождливой ночи и избавиться от навязчивого запаха мужского пота и ощущения грубой волосатой кожи.

— Ты совсем мало спишь, англичаночка, — послышался голос с мягким шотландским акцентом.

— Ты тоже не очень-то много спишь, — сухо ответила я.

«Сколько же он не спал?» — спрашивала я себя.

— Я спал в поле с солдатами прошлой ночью.

— Да? Тогда все в порядке, — раздраженно возразила я, что вызвало у него смех.

Шесть часов сна на мокрой земле перед сражением, в ходе которого на него наступила лошадь, он был ранен саблей, и еще бог знает что там было. А после этого он собрал своих солдат, вместе с ними отыскал и вынес с поля брани раненых соплеменников, доставил их в санитарный пункт, хоронил умерших и оказывал почести принцу. И за все это время я ни разу не видела, чтобы он ел, пил или отдыхал.

Я не собиралась читать ему нотации, не говоря уже о том, что его место здесь, на одном из больничных тюфяков. К тому же находиться среди раненых тоже входит в его обязанности.

— Ведь есть же еще женщины, кроме тебя, англичаночка, — мягко продолжал он. — Хочешь, я попрошу Арчи Камерона прислать сюда кого-нибудь на смену?

Это звучало заманчиво, но я сразу же отбросила мысль об отдыхе из-за страха, что если признаю усталость, то просто не смогу держаться на ногах.

— Не надо, — сказала я. — Я сумею продержаться до восхода солнца. Тогда кто-нибудь подменит меня на время.

Чутье подсказывало мне, что, если они продержатся до рассвета, с ними все будет в порядке.

Он тоже не пытался спорить со мной, лишь обнял за плечи и притянул к себе. В этот краткий миг мы поделились друг с другом остатками сил.

— Тогда я останусь с тобой, — сказал он наконец, оторвавшись от меня. — Я все равно не смогу уснуть.

— А как там другие солдаты Лаллиброха?

— С ними Мурта.

— Ну, тогда не о чем беспокоиться, — сказала я и в свете, падавшем из окна, увидела, что он улыбается.

Возле дома стояла скамья, на которой в солнечные дни обычно сидела хозяйка, шила что-нибудь или же чистила рыбу. Я усадила Джейми на скамью рядом с собой. Он откинулся назад, привалившись спиной к стене.

Его измученный вид напомнил мне о Фергюсе, о том, какой у него был растерянный и в то же время изумленный вид после боя. Я погладила Джейми по спине, он повернулся ко мне и прижался лбом к моему лбу.

— Как это было? — спросила я, осторожно, но сильно массируя его напряженные плечи и шею. — Расскажи мне.

Он немного помолчал, вздохнул и начал говорить, сначала медленно, запинаясь, потом все быстрее, как бы желая выговориться.

— Мы не разводили костров, так как, по мнению лорда Джорджа, следовало завершить спуск с вершины горы