Но самыми тяжелыми случаями были раздробленные и оторванные конечности и ранения в брюшную полость. Мы не могли соблюдать стерильность. Конечно, я тщательно мыла руки, прежде чем приблизиться к больному, и следила за тем, чтобы мои помощницы делали то же, — по крайней мере, пока они были в моем поле зрения. Я так же строго требовала, чтобы все перевязочные материалы были проварены в кипятке. Но в других «пунктах» кипячение, несомненно, рассматривалось как пустая трата времени и потому игнорировалось.

Если в «Обители ангелов» мне еще как-то удавалось убедить сестер и врачей в существовании микробов, то рассчитывать на такое же понимание со стороны шотландских женщин и армейских хирургов, являющихся одновременно и ветеринарами, не приходилось.

Больше всего меня беспокоила судьба тех, кто может умереть от инфекции, а не от самой раны. Жителям Лаллиброха и еще нескольким я могла обеспечить чистые руки и чистые повязки. А остальным? Во время войны во Франции я усвоила одну непреложную истину: весь мир ты не можешь спасти, но можешь спасти человека рядом с тобой, если будешь действовать достаточно быстро.

Джейми постоял с минуту у дверей, оценивая обстановку, и принялся помогать. Он перекладывал больных, носил кастрюли с горячей водой, ходил с ведрами за водой на центральную улицу Транента. Освободившись от страха, поглощенная работой, я на какое-то время совершенно забыла о нем.

Сортировочный пункт любого полевого госпиталя весьма смахивает на скотобойню. Мой не был исключением. Земляной пол оказался как нельзя кстати, так как в него легко впитывалась кровь и другая жидкость. Но, с другой стороны, постепенно он становился скользким, превращаясь в жидкую грязь, и по нему становилось опасно ходить.

Черный дым, приносимый ветром с поля брани, проникал в открытые окна и двери и оседал на только что продезинфицированный перевязочный материал и белье, повешенные для просушки у огня. Ни о какой стерильности в такой ситуации не могло быть и речи.

Раненые прибывали партиями, подобно могучему приливу врываясь в коттедж и опрокидывая все вверх дном. Мы метались, пытаясь справиться с затопившей нас волной, а когда наконец начинался отлив, судорожно собирали выброшенный морем мусор.

Но и в самой трудной работе бывают передышки. Стало чуть легче после обеда и перед заходом солнца. В это время поток раненых ослабевал и мы могли уделить больше внимания уже прибывшим. Работы по-прежнему было много, но все же у нас появлялась возможность перевести дыхание и оглядеться вокруг.

Я стояла у открытой двери, наслаждаясь свежим морским воздухом, когда появился Джейми с огромной охапкой дров. Положив дрова возле очага, он подошел ко мне и остановился рядом, опершись рукой о косяк. По лицу у него текли струйки пота, и я потянулась к нему, чтобы стереть их краешком фартука.

— Ты был в других домах? — спросила я.

Он кивнул, с трудом переводя дыхание. Он показался мне очень бледным. Но поскольку лицо его было грязным от дыма и сажи, сказать наверняка я не могла.

— Да. На поле сражения все еще продолжается мародерство; возможно, кое-кто из отсутствующих находится там. Наши раненые все здесь, но у некоторых ситуация иная.

Он кивнул в дальний угол комнаты, где трое раненых из Лаллиброха лежали или сидели возле очага, добродушно переговариваясь с другими шотландцами.

Несколько раненых англичан помещались отдельно, возле двери. Они разговаривали намного меньше, видимо, размышляли о смутной перспективе предстоящего плена.

— У них не очень тяжелые ранения? — спросил Джейми, глядя на троих своих соплеменников.

Я покачала головой.

— Джордж Макклюр может потерять ухо, но я надеюсь на лучшее. Думаю, что все они скоро поправятся.

— Хорошо.

Он устало улыбнулся и вытер вспотевшее лицо краем своего пледа.

Я обратила внимание на то, что он небрежно обмотал его вокруг тела, вместо того чтобы перебросить, как обычно, через плечо. Возможно, так ему было удобнее работать, но зато было жарче.

Собравшись уходить, он потянулся за бутылью, висящей на крючке у двери.

— Не трогай! — воскликнула я.

— Почему? — удивленно спросил он, встряхивая бутыль с широким горлом. — Она полная.

— Эта бутыль для сбора мочи, — ответила я.

— О!

Держа бутыль двумя пальцами, он хотел повесить ее на место, но я остановила его:

— Вылей ее на улице и принеси воды из колодца. Вот в этой бутыли.

Я протянула ему точно такую же глиняную емкость.

— Только смотри не перепутай их!

Он пробормотал в ответ что-то по-шотландски и двинулся к двери.

— Эй! — крикнула я, внимательно посмотрев ему вслед. — Что с тобой?

— А что? — спросил он, остановившись и стараясь заглянуть себе через плечо.

— Вот это.

Моя рука коснулась какого-то странного, грязного отпечатка на ткани его рубашки.

— Это напоминает лошадиное копыто, — сказала я, не веря своим глазам.

— Ах это…

— Ты угодил под копыта лошади?

— Да, но случайно, — сказал он в защиту лошади. — Обычно лошади не наступают на людей. Видимо, было очень скользко.

— Конечно, — согласилась я, удерживая его за рукав. — Стой спокойно. Черт возьми, как это могло случиться?

— Ничего страшного, — пытался вырваться он. — Все ребра целы, только небольшой синяк.

— Да, небольшой, — саркастически заметила я и стала задирать ему рубашку на спине. К своему ужасу, я обнаружила чуть выше пояса четкий отпечаток лошадиной подковы, глубоко вонзившейся в тело. — Боже, здесь видны даже гвозди!

Он невольно вздрогнул, когда я коснулась отметины рукой.

— Это случилось во время налета отряда драгун, — пояснил он. — Шотландцы, привычные к маленьким пони, решили, что англичане намерены топтать их копытами своих лошадей. Запаниковав, они стали подныривать под животных, яростно разя их мечами в брюхо и ноги.

— А ты считаешь, они не хотели затоптать вас?

— Конечно нет, — нетерпеливо продолжал он. — Всадник не собирался прикончить меня таким образом. Более того, он старался избежать этого, но был зажат с двух сторон другими всадниками, и ему ничего не оставалось, как скакать на меня.

Оценив ситуацию по глазам седока, Джейми бросился плашмя на землю, прикрыв голову руками буквально за какую-то долю секунды до того, как англичанин пришпорил коня.

— Все еще лежа на земле, я попытался глубоко вздохнуть. Дышать было трудно, но боли я не ощущал. По крайней мере, в тот момент.

Он потрогал рукой пораненное место, слегка морщась при этом.

— Понятно, — сказала я, опуская конец его рубашки. — Ты мочился после этого?

Он уставился на меня так, как будто я вдруг спятила.

— Лошадь всей своей тяжестью наступила тебе на одну из почек, — объяснила я, теряя терпение: меня ждали раненые. — Мне необходимо проверить, нет ли крови у тебя в моче.

— О, — с облегчением произнес он. — Я и не