Почему это вспомнилось? Ах, да: после общения с Марго всегдавспоминается что-нибудь такое. Все по теме…

Вот этот синий «рено» нестерпимо нагличает: повис на хвосте,таращит дальние фары, угрожая: щас, мол, раздолбаю тебя к чертям собачьим.Водят эти здесь также безобразно, как израильтяне…

Милый, что ж ты, сука, меня так невежливо подрезал? Дай-ка ятебя накажу, заодно и на профиль гляну… Ага, мавританский наш брат, семитскаяродня, — еще эта клетчатая тряпка на шее, чтоб не обознались ипобереглись. Узнаю ваши аравийские ухватки, властитель поверженной Европы.Впрочем, куфия на шее — сейчас не более чем знак принадлежности к некоемуевропейскому клубу интеллектуалов. Сегодня только ленивый Олаф, Жак или Ханс необорачивают шеи этим бедуинским платком. Обаяние чужой расы…

Катись, давай… это тебе в виде гуманитарной помощи.

Если вдуматься: человече настолько бездарен, что напротяжении своей запутанной истории повторяет и повторяет одни и те жеубийственные ошибки… Возьмем историю Испании. Воинственным вестготам, неподелившим трон в начале восьмого столетия, было невдомек, что, призывая напомощь северо-африканского Тарика ибн Сеида, повелителя мавров, они распахиваютдверь воинству новоиспеченного Мухаммада. Положим, Родерих был разбит приГуадалете и утонул… — кстати, где он умудрился утонуть? В вечно пересохшемГвадалквивире? Хотя умудряются же крестить тысячи христиан у нас, в тазикехудосочного Иордана… Ну-с, утонул король Родерих в бозе. И что? Вернулся послепобеды наемник-Тарик в свои африканские наделы? Держи карман шире. Его терзалавожделенная страсть: распространить религию Пророка на страну неверных. К томуже, он жаждал разыскать легендарные сокровища царя Соломона, которые, понеизвестным истории причинам, якобы спрятаны были в тайнике где-то в Толедо.Хм… интересно: почему — в Толедо? И почему, почему довольно скромные, попонятиям нашего времени, сокровища Храма — на любом затонувшем галеоне золота,серебра, слоновой кости и благовоний было втрое больше, чем в храмовой казнеевреев, — не давали покоя толпам иноземных мародеров, так что вошли висторию, в литературу, в мифы? Неважно: в начале восьмого столетия дикие ордыберберов (читай: мавров, так поэтичнее, о, наш европейский, одомашненный ещеШекспиром, Отелло с его благородной и все же криминальной ревностью!) ужевладели большей частью полуострова. И поделом!

Казалось, стоило бы христианам вызубрить этот историческийурок. Но… ничуть не бывало: в середине двадцатого века забывчивая Европазазывает все тех же мавров на свои зеленые лужайки и мытые шампунем мощеныеулочки: приходите, тетя кошка, нашу мышку покачать… И вот минуло каких-тонесколько десятилетий — миг, упавшая ресничка с века двадцатого века, — иуже гордая Европа дрейфит перед новыми гуманитарными ордами, оступается,пятится, извиняется за все причиненные беспокойства, платит отступные, пособия,стипендии и гранты, но поздно: зеленые лужайки засраны, по мощеным улочкамбродят барышни, законопаченные в галабии и черные платочки по самые черныеглазки, на центральных площадях с легендарными именами исступленно протестуют впоясах шахидов известные актрисы уже смешанного происхождения… Прощай, Европа!Арриведерчи, Рома! Аллахакбар, Мюнхен… — не за горами окончательноерешение европейского вопроса.

И по-прежнему всем есть дело до так и не найденных сокровищцаря Соломона…

Скучная история — эта Кастильская равнина. Едешь, едешь… ивдруг издали выплывает жутковатая складчатая скала, лежащая, как накрытыйпростыней покойник…

* * *

На сей раз он устал от Марго и ее семейства уже к вечерупервого дня.

Забавно, что сама она не меняется ни на йоту — с техстуденческих лет, когда, одесская девочка, взяла приступом живописное отделениеАкадемии. Уже тогда она была похожа на бравого солдата Швейка, напялившего накумпол растрепанный рыжий парик коверного; но в те годы в ней все же не такявственно клокотала Молдаванка и Пэрэсыпь — очевидно, Ленинград нашей юностивсе же строил провинциала в затылочек. И, конечно, могутные телеса наросли наней только за последние годы. А тому эдак лет двадцать пять назад Марго быларазбитной и шустрой голубоглазой девчушкой, с барабулькой вместо носа ивсклокоченной башкой: бравый солдат Швейк в начале своей военной карьеры.Замечательным товарищем была, настолько замечательным, что однажды, нимало незадумавшись, утешила его вместо не явившейся на свиданку их курсовой красавицыНатальи. Да брось, сказала она, чё ты расстраиваисся? Вот, иди-к сюда, глянь:чем мои цыцки не таки гарни? — и, взявшись за ворот свитера, решительнымдвижением обеих рук оттянула его вниз так, что две сдобные городские булки,увенчанные влажным изюмом, вывалились у нее из — за пазухи, зажигаядополнительный свет в сумраке мастерской. В молочном сумраке белой ночи.

Он и сейчас улыбается, вспоминая тот случай. Тем более чтоон не имел никакого продолжения, словно речь шла не о жаркой трехчасовой вознена легендарном (впоследствии утопленном в Обводном канале) их с Андрюшейдиванчике, а о совместном походе за пивом.

Интересно, что Марго не только ни разу не обмолвилась о той,вполне романтической (он никогда не допускал оскорбительной обиходности даже вмимолетном, даже случайном) ночи, но ни разу не намекнула о какой-либовозможности ее повторения.

Для него это долго оставалось загадкой. Неужто не потрафил?

Потом она вышла замуж за — имя выяснилось позже, как иробкое обаяние этого бессловесного гения, — за программиста Леню, и вконце восьмидесятых они уехали в Израиль. Какое-то время поболтались по съемнымквартирам в славном городе Хайфе. Леня, бедняга, так и не осилил святого языка;он охранял центральную автобусную станцию и — как уверяет Марго, впрочем, врет,должно быть, — получал за ночь дежурства курицу. В конце концов, ошалев откурятины, связался с каким-то своим бывшим сокурсником, у которого в Мадридеуже процветала небольшая фирма, и после скандалов, слез и прощаний всеподнялись и на куриных крыльях совершили перелет — из одной Мавритании вдругую. Здесь у Лени все пошло сразу как надо.

Лет десять назад Марго, прилетев в Израиль на свадьбуплемянницы, отыскала Кордовина в Иерусалиме. Сначала он не понял — к чемувозобновлять это милое знакомство. К тому времени он завершил свой кругмытарств: послужил в армии, которая принесла ему законное право на обладаниеличным «глоком», прошел некий специальный курс в Стокгольмском университете,вернулся и поработал четыре года в местном отделении «Christie's», помощникомэксперта, составляя бесконечные каталоги. При этом постоянно публиковал статьи вспециальных изданиях и года два уже преподавал в университете — пока на правахассистента.

Главное же: он сумел переправить оттуда и встретитьтщательно разобранное и расфасованное по тайникам содержимое драгоценной серойпапки, его заветной птицы-феникса, чьи запечатанные, склеенные дедом и довремени плененные крылья так мощно и разом распахнулись над судьбою внука…

И тут явилась Марго. Позвонила прямо в деканат университета(телефон добыла в справочной, по совету сестры их общей знакомой, дуры и халды,чудовищно провинциально — ты вообразить не можешь! — одетой на свадьбе. Аты, Кордовин, что, до сих пор не женат? Я так и знала: ты всегда былэгоистичным гадом).