— Не хочешь говорить?

— Я стараюсь забыть.

— Правильно, между прочим. Извини за вопрос. Не знаешь,нам сегодня далеко ехать?

— Нет. Сегодня мы тут играем, в Тель-Авиве, и завтратоже. А потом едем на Мертвое море.

— Ох, хорошо, два дня никуда не ехать… Приятно, чертпобери. А ты знаешь. — она вдруг как-то таинственно понизила голос, —похоже, Андрей на тебя глаз положил.

По спине побежали мурашки.

— Да ну, с чего вы взяли?

— У меня глаз знаешь какой наметанный. Он мне нравится,хороший парень, талантливый. Только крученый очень… Для жизни негодный, апороманиться с ним можно… Одни глаза чего стоят…

— Он мне не нравится.

— Да ты что! Почему?

— Слишком мрачный и вечно небритый. Не люблю. Да и недо романов мне сейчас… Татьяна Ильинична, можно вас спросить?

— Спрашивай.

— Мне один человек сказал, что я ничего не умею… Я ивправду не умею, я сама понимаю, но это сильно бросается в глаза?

— Ты о чем?

— Ну.., я играть не умею…

Она улыбнулась:

— Разумеется, не умеешь. Откуда бы? Но смотришься мило,обаятельно, а поешь просто здорово. А потом, Юра так много умеет, что тебенеобязательно. Одно скажу, если тебя это волнует, — обедню нам ты непортишь.

— Спасибо.

— А ты дальше-то что думаешь делать?

— После гастролей?

— Ну да.

— Становиться актрисой не собираюсь. Поздно уже.

— А петь?

— Тоже поздно.

— Ну петь-то, положим, не поздно. Хотя сейчас, чтобыпробиться…

— Нет, не хочу я никуда пробиваться, да и не умею. Ипотом, у меня дочке двенадцать лет, возраст такой трудный, надо ею заниматься,а не артистической карьерой. Так что вернусь на работу, к прежнему имиджу, ибуду с радостью вспоминать эту безумную эскападу. Она мне уже стоила жениха!

— Да ты что? Так это он вчера там базарил?

— Он.

— Он что, здешний?

— Да нет, из Москвы не поленился прилететь, чтобы меняприщучить… Но если честно, я даже рада.

Произнеся это, я вдруг опять почувствовала неимоверноеоблегчение. Я рада, что не выйду замуж за Женю! Я вообще не хочу ни за когозамуж! Будь я замужем, разве могла бы ввязаться в такую упоительную авантюру,как эта поездка? Да Веньке никогда даже в голову бы не пришло просить меня ни очем подобном.

После завтрака я пошла на пляж. Разговор с Барышевойподействовал на меня благотворно. Я словно сбросила с плеч огромную тяжесть. Я,конечно, ничего не умею, но обедню не порчу. А что, собственно, от менятребуется? Не портить обедню до конца гастролей. Я почти уверена, что мне этоудастся. А потом прости-прощай, Полина Брон. И Женя тоже прости-прощай! АПолька сама себя наказала. И теперь уж не сможет укорять меня за то, что ярассталась с ее любимым Женечкой! Ура! Свобода! И, выходя из моря, я вдругвпервые по достоинству оценила красоту тель-авивской набережной, синеву неба.

— Буська! — раздался вопль. Прямо на меня по водебежал Венька. И я вдруг каким-то сторонним взглядом увидела, как он красив. Ялюбила сейчас весь мир, а особенно Веньку — за то, что он спас меня отнадвигавшейся депрессии. Ведь когда человек чувствует, что сам себе надоел, —это начало депрессии. По крайней мере, мне так кажется. А он меня вылечил.

— Венька! — заорала я в ответ и повисла у него нашее.

— Буська, ты веселая?

— Я веселая! Я такая веселая, Венечка! Ты мой самыйлучший в мире братик!

— Что это с тобой, Бусечка?

— Радость жизни!

— Это от потери жениха ты так радуешься?

— Может быть, но не только!

— Ой, Буська, а у меня для тебя сюрприз, да какой!

— Сюрприз? Что-то многовато сюрпризов…

— Этот тебе понравится.

— А где он?

— В кармане шортов.

— Покажи!

— Дай искупаться!

— Купайся, а я посмотрю!

— Валяй!

Он поплыл к волнорезу, а я принялась обшаривать карманы егошортов. Как назло, их было четыре. Кошелек, носовой платок, мобильник,расческа, записная книжка, свернутая небольшой квадратик газета, вернее, кусокгазеты и два презерватива. Господи, до чего предусмотрительный парень! И чтотут предназначено мне? Не презервативы же! Может, газета? Я развернула ее. Нуконечно. Статья о наших гастролях и один абзац отчеркнут. «Обращает на себявнимание прелестная Полина Брон. Ее чарующий голос и неискушенность актерскойигры. Впрочем, я видел в этой же роли с тем же великолепным Гордиенко АннуТимошину и должен признать, что здесь неискушенность госпожи Брон куда уместнеепрофессионализма знаменитой актрисы».

Ну ни фига себе! Я еще раз прочитала отчеркнутый абзац, непомерещилось ли? Потом пробежала всю статью. В ней подчеркивалось, что нашамаленькая труппа работает на совесть, с полной отдачей, что не так часто тутбывает, и, вероятно, в этом заслуга Вениамина Романовского, импресарио, к честикоторого служит то обстоятельство, что он, будучи популярным и одареннымартистом, предпочел остаться в тени своих весьма талантливых коллег. Пожалуй,лишь госпожа Дружинина несколько проигрывает рядом с мужем, замечательнымАндреем Дружининым. Однако красота ее ног вполне искупает некоторое однообразиеактерской палитры. Бедная Ларка, подумала я. Какая там актерская палитра в этомводевильчике? Вероятно, критик — мужчина маленького роста, которого угнетаеттакая высокая женщина.

— Ну что? Наслаждаешься? — спросил Венька.

— Про Лариску хамство.

— Женская солидарность? Нет, все правильно.

— И про меня?

— И про тебя. Хочешь соку или мороженого?

— Хочу!

— Хотя мороженого, пожалуй, не нужно. И холодного сокутоже.

— Скотина!

— Согласен. Пошли все-таки в кафе. Посидим в тенечке,потреплемся. А потом еще искупаемся.

В кафе на пляже было тенисто и приятно. Венька заказал себекофе с коньяком, а мне чай с мятой.

— Ты же хотел сок и мороженое?

— Тебя стало жалко.

Мне принесли высокую стеклянную кружку, в которой плавалаветочка мяты, которую тут называли наной.

— Пей, в жару чай с наной самое милое дело.

— А сам почему не пьешь?

— Еще успею. Сегодня, слава богу, некуда спешить.