Самым правильным из всего, что вообще могло со мной произойти...

– А теперь просыпайся и стереги тело. – Вырвал меня из этого волшебства голос Тиму. – Разбуди меня ровно через десять минут.

Что было обидней всего – вот этот его приказной тон. Ровный. Холодный какой-то. Безэмоциональный.

Неужели это он только что целовал меня, будто пил и не мог напиться?

– Смелая просьба, Петтери. – Фыркнула я, высвобождаясь из его объятий. Впрочем, окончательно отстраниться мне дали, плечи не выпустили. –– Особенно в твоём случае.

Я с любопытством заозиралась, обнаружив себя по-прежнему сидящей за партой, рядом с Петтери, всё ещё отчаянно пытающейся оторвать от гладкой поверхности стола ручку.

Снорх меня знает, как это всё снизу разглядеть удалось – просто столешница была прозрачной и непрозрачной одновременно. И, если уж на то пошло, теперь «те» Тиму и Уля, что за партой остались, были маленькими, как мы совсем недавно. А мы «настоящие» – большими и прозрачными, как желе. И нас никто не видел! Звучит, конечно, чудно̀, даже бредово, но ведь во сне случается и не такое!

– Очень не хочется, чтобы ты восприняла это как просьбу, Ули. – Вновь развернул к себе тёмный, впиваясь пристальным взглядом в лицо.

Я невольно вздрогнула.

Ули… Почти как родное, привычное Уля…

Никто здесь так меня ещё не называл.

– Может, объяснишь всё-таки, что происходит? – приняла я решение не ссориться. В конце концов, странно браниться с тем, с кем только что целовалась, причём так, что в ушах флейты пели, пространство вокруг звенело. И если уж на то пошло… Не только Тиму Петтери был инициатором… всех… поцелуев.

Хоть он и гад, конечно. Кто ж спорит.

– Так я ж сразу объяснил, –– ухмыльнулся некромант и вдруг каким-то нежным движением отвёл локоть от моего лица.

– Ты о том, что нет времени объяснять?

– Умница! – прозвучало неожиданно тепло и почти совсем не издевательски.

Он бросил взгляд куда-то за моё плечо и нахмурился. Я машинально обернулась. Ломтик – почему-то уже зелёный, в венке из одуванчиков – задрав мордочку, пристально всматривался в нашу сторону.

– Дракон нас спалил. – Одобрительно заметил Тим. – Молодец. Давай, светошка, шевели булками. Время не ждёт.

И – гад такой! – самым недвусмысленным образом придал мне ускорения, шлёпнув по этим самым «булкам»!

Да так звонко, что я так и подскочила в кровати на сон-лекции!

– Ах ты ж, зараза такая!!!.. – прошипела я, сжав кулаки и тут же поспешила убедиться, что никого не разбудила.

– Пых, –– деловито отчитался о произошедших за время моего сна событиях, единственный недремлющий здесь, Дедушка. –– Пых…

И он бросил лукавый взгляд в сторону спящего Тима.

Я же прищурилась и мстительно потёрла ладони.

Сразу не разглядела письменных принадлежностей на тумбочках у кроватей. Должно быть, это на тот случай, когда срочно нужно запечатлеть некое откровение, открывшееся в Грёзах. Или, скажем, лекцию дописать…

Вот только мне все эти их цветные карандаши с ручками сейчас как нельзя кстати.

Кормушка, говорите?

Ну так смотрите внимательнее – сейчас вылетит «птичка». Или «рыбка». Выплывет. А может, и «свинка» выбежит. У меня с рисованием с детства как-то не сложилось.

И пальцы от злости дрожат.

От злости… и предвкушения!

***

– Ну, как-то так. – Подмигнула я с интересом наблюдающему за моим художеством Дедушке.

Птичка из Тима не вышла. Свинка тоже не задалась.

Зато получилась некая – весьма очаровательная, кстати, помесь котика и совы. Этакий Котище-Совище. Но котище, пожалуй, больше. Если справа смотреть….

Соули Тиму, которая в образе полосатой котейки дремала рядом, свернувшись клубочком, (что и послужило, собственно, вдохновением), время от времени приоткрывала жёлтый глаз, поглядывая на меня неодобрительно. На какой-то момент показалось, что это Тиму следит за моими художествами глазами своего магического спутника, но всё же если б то был некромант, уже вскочил бы, как пить дать, дабы задать наглой новенькой жару. Йолка же, мурлыкнув под нос что-то ругательное, снова засыпала.

– Родила царица в ночь не то сына, не то дочь. А что, на поросёнка тоже похож, кстати. Тут как присмотреться…

– Пых! – шепнул с моей кровати Дедушка, качнув головой в сторону циферблата-пузыря в воздухе. – Пыыы-ых!

– Да помню я, помню, –– машинально ответила нечисти, которая, понятно, знать о просьбе Тима ну никак не могла. – Я почти закончила. Ну ведь хорошо получилось, а оценить некому. Так что не вредничай.

Нанеся последний штрих, то бишь последний кошачий ус, украсивший холёную моську тёмного, я аккуратно сложила письменные принадлежности и осторожно потрясла Тиму за плечо.

– Эй, Петтери... Подъём. – Позвала я. – Пора вставать.

Ноль реакции. И это неприятно насторожило.

– Не спи, –– потрясла я уже увереннее. –– Замёрзнешь!

Присмотрелась к некроманту повнимательнее – и брови сами собой сдвинулись к переносице.

Надо сказать, в процессе моей самодеятельности тёмный почивал богатырским сном – и в этом не было никаких сомнений. Теперь же… Теперь с ним творилось что-то странное.

Странное и очень настораживающее.

Неприятно так настораживающее.

Кожа некроманта – в местах свободных от моих художеств, конечно – стремительно бледнела, наливаясь какой-то неприятной синюшней серостью, глаза запали. Ещё минуту назад крепкое, горячее, и, чего греха таить, приятное на ощупь тело стало холодным… окоченевшим...

– Умер? – спросила я вслух и сама же себе ответила: –– Нет…

– Пых. – С видом знатока покачал косматой головой Дедушка. – Пых-пых-пых…

С некромантом продолжало твориться странное.

Будто кто-то невидимый стремительно пил из него краски. Пил вместе с жизнью.

Вдруг проснулась Йолка. Странно дёрнувшись, будто в параличе, соули лизнула мне руку и завалилась на бок.

Это уже было ни в какие ворота.

Петтери, конечно, засранец и вообще мерзко-доминантный тип с альфа-самцовыми замашками, но чего бы с ним ни происходило, этого я ему не желала...

А вид соули, которая, колотясь, принялась таять на глазах и вовсе резанул ножом по сердцу.

Запищал, прыгая у кровати тёмного, Ломтик.

Пришлось подсадить малыша и он тут же принялся лизать Йолке мордочку и фыркать паром, будто пытался помочь той удержаться в этой реальности.

В глазах бедной соули застыл немой крик: «Помоги!»