Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я промолчала. Не его дело.
— Ты станешь добрее. Потом, позже, — смягчился Данко, — если сама захочешь.
Я хмыкнула. Куда уж добрее?
Тут оборотень подорвался с места, навострил уши:
— Слышишь?
Я покачала головой: деревья трещали как и прежде, новые знакомцы мирно посапывали, деловитый ёж топотал в канавке за две сажени от нас. Данко беспокойно оглядывался в поисках источника звука. Какого?
— Стой здесь, — велел он и уверенно зашагал в чащу. Разумеется, я пошла следом: ну как что интересное и без меня?
— Кричат же?
Я снова прислушалась — тишина.
— На помощь зовут. Женщина.
Да нет же!
Данко носился из стороны в сторону, словно и правда слышал несуществующий голос. Я невольно задумалась, может, это я — глухая тетеря?
Ели зловеще кланялись невидимому божеству, ожидая, пока лес соберёт свой осенний урожай. Ели хотели крови. Волчица во мне чуяла это и понимала, отзывалась на голодный холод деревьев тоскливым воем. Захотелось скинуть одежду и отдаться этой силе без возврата, стать частью Матери-Земли, умереть и родиться с ней заново.
Ветер нёс Силу. Забытую и обиженную. И Сила отзывалась в голове глупого волка криками о помощи, заманивала, тащила в сети. Теперь и я слышала, как завывает, плачет женщина, которой нет.
— Стой, дурень! — оборотень только отмахнулся. Герой, тоже мне!
Ох, не угнаться за крепким мужиком на слабых человеческих ногах! Как же лап не хватает, а перекидываться уже поздно. Ветви хлестали по щекам, не пуская, уговаривая оставить добычу, не мешать. Хотела ли я спасти глупого волка? Да я его даже не знала! Вот ежели поутру его не окажется на месте, проблем не оберёшься. Это да. Но вело меня другое. Лес чаял отобрать моё. Я — главная здесь. И это со мной надо считаться. Кто посмел перечить?
Деревья смыкались за спиной Данко, не давая рассмотреть, куда мчит, где сворачивает. Чёрная пасть глотала его, не желая делиться с пришлой волчицей.
— А-а-а-а! — на сей раз крик был настоящим.
Данко лежал у чёрной коряги с вывернутой ногой и подвывал от ужаса, как ребёнок.
Коряга разинула пасть.
Ветви-щупальца опутывали тело, душили, тянули, хотели сожрать. Здоровенный взрослый мужик не мог и шелохнуться.
Я запрыгнула на корягу верхом, повыше пасти, и ломанула на себя ближайшую ветвь. Та надломилась, издав булькающий хрип, но вторая тут же попыталась зайти со спины. Не на ту напали! Перекатилась, не забыв пнуть махину каблуком в нарост на коре, поднырнула под ствол и голыми руками рванула кусок коры-кожи.
Монстр закричал. Ага! Я дёрнула ещё кусок коры, но вёрткая ветка обвилась вокруг ноги, оттащила.
Данко без дела не сидел, но и помощи от него никакой не предвиделось: бестолково испуганно молотил по путам, стараясь хоть вздохнуть.
— Ух-х-ходи! — прорычал монстр, — ух-х-ходи!
— Не! Смей! Мне! Указывать! — я царапала ветви когтями, волчица ликовала и упивалась боем.
— Не бросай меня! — запаниковал Данко. Я бы презрительно сплюнула, да времени не хватало.
— М-м-моё! — проскрипел монстр.
— Моё! — зарычала я в ответ, — всё здесь — моё!
Ветер взвыл сильнее, прокатился по земле, клоня деревья перед новой хозяйкой. Моё! Я так решила.
— Маренушкой примечена, — медленно и чётко проговорила я, — смертушкой отмечена. Не перечь!
Существо съёжилось, сжалось, расслабило и втянуло ветви. Данко рухнул на землю, гулко стукнувшись задом.
Передо мной стоял леший и низёхонько кланялся, сверкая злобными глазками из-под покрытой мхом шапочки.
— Слушаю, хозяюшка. Приказывай.
Я весело пнула маленького сморщенного старичка. Стерпел, слова не сказал. Только зубами скрежетнул. Волчица осталась победительницей. Теперь стало неинтересно.
Я засмеялась:
— Не шали, старикан! Моё — не трожь.
— Как прикажешь, хозяюшка, — леший склонился ещё ниже, показав россыпь поганок, растущих прямо из спины, — прощения просим.
— Сгинь.
Бывший монстр недоверчиво поднял на меня глаза (правда ли спущу?) и превратился в вонючую лужицу, тут же впитавшуюся в землю.
— Пошли что ли, герой, — скривилась я Данко. Оборотень усиленно закивал. И куда делись широкие плечи да дерзкий взгляд?
Мы прибыли к вечеру следующего дня. Лес расступился, открывая вид на идеально ровное озеро с каменистым дном и такой прозрачной водой, что, казалось, её и вовсе нету. У озера нас встретил внушительный частокол, огромные деревянные накрепко запертые ворота, чистая дощатая мостовая и огромный общинный дом.
Высокая, красивая, как богиня, с прямой спиной и уверенным взглядом женщина вышла навстречу. Черты её нечеловечески идеального лица не смягчились даже когда Серый, задрожав и едва не рухнув на колени, выдохнул:
— Мама?
[1] Воркун — недовольный, ворчливый человек.
— Мама?
Женщина степенно кивнула и проследовала мимо нас к Белогостю. Обвила старика своими точёными бледными руками и промолвила:
— Добро пожаловать домой, старый друг. Надеюсь, мои сыновья были не слишком грубы с тобой? Старик недовольно вывернулся из объятий:
— Свой дом уберечь не смогли, так в моём хозяевами себя не чувствуйте, — вздёрнул подбородок и вприпрыжку, улюлюкая и крича что-то про пятна для мухоморов припустил по мостовой.
Женщина покачала головой и медленно развернулась к нам. Серый едва не плакал, не понимая и не веря, схватил меня за руку, сжал сильно-сильно и мелко подрагивал.
— И тебя приветствую, юный волк. Ты найдёшь здесь кров и еду. Мы все — твоя семья и рады принять нового оборотня.
Самая прекрасная из всех женщин, кого мне когда-либо доводилось видеть, даже не прикоснулась к собственному сыну и, величаво развернувшись, скрылась за резными дубовыми дверьми.
По-детски наивное лицо Серого горело, как от пощёчины. Он с трудом разомкнул губы и прошептал в закрытую дверь:
— Я соскучился…
— Нет уж, я пройду!
Неуклюжий, больше похожий на медведя, чем на волка, оборотень мягко отстранил меня от прохода.
— Нет, не пройдёшь.
Я сделала очередную попытку:
— Нет уж позволь, друг мой.
Мужик устало перегородил ручищей-бревном коридор:
— Нет, не получится.
— Мне, знаешь ли, очень надо, — я попыталась поднырнуть, но снова наткнулась на преграду.