Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Навстречу вышел немолодой оборотень с посеребрёнными висками:
— Что за гомон?
— А сил наших терпеть больше нету! — подбоченилась Доброгнева.
— Управы на вас никакой! — пискнули близняшки.
— Творите, что вздумается! — подтвердила Василиса.
Волк тяжело вздохнул:
— Опять тряпок надо новых? Только ж в прошлом месяце привозили…
— Да нужны нам твои платки… — заикнулись было из толпы, но Премудрая встряла:
— Так и что же, нам теперь в одинаковом ходить? На вас, мужиков, никакой надежды! Привезли моток льна одного цвета — красуйтесь, девоньки! — и шёпотом: куйте железо, пока горячо!
— На ярмарку хотим!
— Торговцев пригласите!
— Вам, небось, и вовсе всё равно, в чём мы ходим!
Мужик подтвердил, мол, действительно всё равно, но тут же исправился:
— Красавицы, да разве платки да очелья сделают вас лучше? Вы же и так у нас самые-самые! Кого хотите спросите — согласятся! Что ж вы скандалите-то каждую седмицу, спасу от вас нет! — запнулся, исправился: то есть, себя бы поберегли. Ноженьки ведь стопчете, голоса, словно реченька журчащие, сорвёте…
— И то правда, — донёсся противный писк из толпы.
— Вы же у нас самые ласковые…
Бабы довольно захмыкали.
— Самые нежные…
Согласно закивали.
— Самые разумные и добрые…
— Правду молвит, чего это мы?
— Ну так, может, повечерять бы чего лучше сготовили? — забросил наживку изворотливый мужик, — а я бы с Агнией поговорил. Может, и купцов каких заманим, сменяем вам без делу шку-другую.
И закончился бабий бунт, так и не начавшись, продались заступницы за новые серьги.
Я с силой провела ладонями по лицу, втайне радуясь, что возмутительницы спокойствия разбежались доставать чугунки да топить печь, ловко увернулась от протянутой стопки тарелок — расставь, дескать, — и завернула оглобли[4], пока народ снова не разойдётся.
Серый, паскуда такая, мирно сопел, свернувшись калачиком, в единственной комнате, куда я не додумалась заглянуть, — в нашей.
Притворив дверь, я остро почувствовала, до чего же холодно там, снаружи, в темнеющем с каждым мигом вечере, без мужа. Подошла на цыпочках, прибрала спутавшиеся белёсые пряди со спокойного светлого лица. Серый улыбнулся, как ребёнок, поймал сквозь сон ладонь, прижал к губам да так и замер. Никому его не отдам.
— Ты спишь?
— Угу.
— Ты крепко спишь?
— Угу.
— Тогда просыпайся.
— М-м-м…
— Люба мой, вставай.
— Лучше ты ложись, — Серый цапнул меня за пояс, повалил на кровать и устроил подбородок на животе.
Я вдохнула терпкое тепло. Когда-то, очень давно, я оставила ради него дом и семью. Теперь его черёд платить тем же.
— Поднимайся. Нам пора.
— Неа. Ни за что, — суженый зарылся носом в мой старенький сарафан, спрятал хитрые глаза, — я сегодня уже набегался. Теперь только спать.
— Это ж где ты, интересно, набегался? Весь день тебя ищу!
— С Данко, — пробормотал муж. И не поймёшь, то ли вина в голосе, то ли просто сонный, — охотились. Хороший мужик оказался.
Ну конечно! Не так уж далеки были сплетницы от истины: не полюбовницу себе сокол мой нашёл, а друга закадычного. С женой-то зайцев гонять, небось, не так весело. Я грубо скинула Серого и встала сама.
— Мы уходим.
— Куда это? — опешил он.
— Мы совсем уходим. Хватай пожитки.
Ну теперь-то проснулся!
— Фрось, шутишь, никак?
— Вот ещё!
Я зацепила дорожную сумку, закинула в неё разбросанные по комнате вещи. Чуть подумав, добавила местное добротное одеяло — нам оно куда как нужнее.
— Ладушка, что случилось? Кто тебя обидел?
— Меня? Меня поди обидь! Порву ж!
— Порвёшь, — грустно кивнул муж.
Я отложила сборы, присела рядом. Будем считать, что на дорожку:
— Ты мне доверяешь?
Серый помедлил чуть дольше, чем следовало бы:
— Конечно.
— Тогда идём. Это место отберёт тебя у меня. Мне не нужна стая. Ты у меня есть, и этого достаточно. Серый вскинул обиженные глаза:
— А мне?
— Что?
— Ты не подумала, что стая может быть нужна мне? Я был воспитан так, был рождён в семье. Я не могу оставить их, как только нашёл! Здесь моя мать!
Я холодно оттолкнула порывавшегося обнять мужа:
— Когда я ради тебя бросила свою семью, не сказала и слова.
— Это другое…
— Почему же?
— Я думал, они мертвы!
— А я не знаю, живы ли мои сейчас!
Серый презрительно фыркнул:
— Чего им сделается? Живут как жили.
Как же сладко звучала пощёчина, что я отвесила утром Агнии! Повторить бы.
— Когда-то очень давно я выбрала мужа вместо родных. Теперь решать придётся тебе.
Серый подскочил, скидывая сумку на пол, зло пнул её, отправляя в угол.
— Я не собираюсь выбирать! У меня есть жена, а теперь я ещё и семью обрёл. И я не отпущу ни то, ни другое!
Я медленно встала, изо всех сил жалея, что не окажусь с ним одного роста, даже если привстану на цыпочки, уверенно смотрела в напуганные глаза, пока муж не отвернулся, и тогда спросила:
— А ты уверен, что у тебя всё ещё есть жена?
Серый вышел из комнаты первым, впервые не придержав для меня дверь.
Утром землю окончательно сковало льдом.
Холодное рассветное солнце, как раздувшийся утопленник, плавало в слоистых облаках. Я смотрела на хвост петляющей между лесистыми холмами дорожки и всё не решалась сделать первый шаг. За плечами — приоткрытые ворота ставшего ненавистным селения; впереди… А что впереди? Страшно.
Час-другой я вчера посидела в комнате с возмущённым видом: ну как Серый одумается, поостынет и придёт извиняться? Не пришёл. Поплакала, как заведено, поругалась, на него и на себя, сумку разобрала и сложила наново. К утру твёрдо решила, что уйду. Хочет муж — пусть догоняет, ищет, винится; нет — нехай катится на все четыре стороны. Я снова всхлипнула. Оглянулась. Серого рядом не было.
Время шло. Холмы светлели, тени ползали, причудливо изгибались между валунов: вот-вот обретут форму, сдвинутся с места да накроют спрятанный среди деревьев дом несметным войском. Я всё не трогалась с места.