— Какого черта ты вытворяешь? Почему висела на окне? Или совсем с ума сошла?

Он вдруг сообразил, что кричит, отчего головная боль еще усилилась. Но при мысли о моменте, когда он свернул за угол и увидел, как она скользит вниз…

— Чертова дурочка!

Она лежала на нем, спиной на его груди, кашляя и чихая, пытаясь дышать ровнее, пока он изо всех сил сжимал ее груди и орал в ухо.

«Абсурд! Смехотворный абсурд!»

Но ему было не до смеха.

Он подумал, что сердце остановится навеки, когда увидел, как она летит вниз, и не успевал добежать, не мог заставить свое искалеченное тело двигаться достаточно быстро. Отчаянно потянулся, бросился на землю между ней и булыжниками, которые вот-вот изломают ее. Искалечат. Изуродуют, как изуродован он.

— Ты безумный, лишающий рассудка, рехнувшийся, безмозглый проклятый кошмар, а не женщина!

Свистящее дыхание превратилось в сдавленные всхлипы. О дьявол! Ему не следовало вопить на нее. Бедная испуганная…

«Ад и проклятье! Этот безумный маленький ужас смеется!»

Рен едва не столкнул ее с себя. Но тут же вспомнил, что где-то потерял капюшон.

Он не может допустить, чтобы она его увидела.

Рен отнял руку от теплой мягкой груди — какая жалость, что приходится это делать, — и накрыл ладонью ее глаза. По какой-то причине это еще больше ее развеселило. Она не просто смеялась, а хохотала во весь голос, выгибаясь в его объятиях и едва не визжа от смеха.

Рен неловко сел, продолжая закрывать ей глаза. Потащил себе на колени. И чувствовал, как шрам тянет уголок рта, расплывшегося в глупой улыбке. Совершенно безумная особа! Просто чудо, что она до сих пор цела и невредима!

Огромное облегчение немного смягчило его ярость.

Оглядевшись, он сразу понял, что произошло. Обломки старой лестницы валялись на булыжниках. Тут же лежали щетка и помятое ведро. Рен поднял глаза. Грязная вода все еще капала с подоконника.

— О чем ты думала? Эта лестница, возможно, на много десятилетий старше тебя!

Она все еще хихикала, даже не пытаясь убрать его ладонь с глаз.

— Совершенно крепкая лестница.

— Очевидно, нет, если она под тобой сломалась.

Она глубоко вздохнула.

— Не сломалась. — Господи, как хорошо дышать. — Просто свалилась, я была не на подоконнике.

— Вздор!

— Нет, если кто-то ее толкнул.

Значит, она не просто безумна, но еще и подозрительна!

— Здесь никого нет на целую милю в округе, кроме нас с тобой. А это точно был не я.

— Нет-нет, конечно, это не ты.

Ад и проклятье!

— Это был не я!

— Знаю. И ничуть вас не подозреваю. Ни чуточки… честное слово.

Но голос у нее был не слишком уверенным. Кипевший гневом Рен уставился на пресловутый подоконник, а потом на чертову лестницу.

И понял, что во всем виноват он.

Госпожа Эмберделл-Мэнора едва не умерла, пытаясь вымыть собственные окна.

Это из-за него. Именно он отказался нанять слуг! Он виноват в том, что славная, разумная, ну, может, и не совсем разумная, но уж точно не сумасшедшая, молодая женщина живет, словно отшельник в пещере.

Он едва не убил ее. А они женаты всего два дня!

Поразмыслив, Атти решила, что убить человека не слишком трудно. Своровать баночку засахаренного имбиря с прилавка рыночного лотка с пряностями, приобрести при этом за деньги небольшой пакетик корицы, и все это с широко раскрытыми невинными глазами.

Торговец пряностями взглянул на нее. Но не заметил, как ручка корзины неожиданно от тяжести врезалась в сгиб руки маленькой девочки. Атти задалась вопросом: что если все нераскрытые убийства совершаются детьми? Честное слово, иногда очень удобно быть невидимкой!

Едва войдя в дом, она бросилась на кухню, отдала Филпотт заказанную корицу и исчезла за дверью, прежде чем женщина успела обернуться.

С корзиной в руках Атти легко бежала по коридору, как человек, привыкший обходить всякий хлам, которым был забит дом.

«Как это люди живут в чисто прибранных комнатах?»

Она ловко миновала спальни братьев и сестер, наизусть зная все скрипучие участки пола и умело их обходя.

Дом представлял собой огромный захламленный лабиринт. Но Атти знала, где что находится, и любила каждый квадратный дюйм своего жилища.

Очутившись, наконец, у своей двери, она заперлась в маленькой комнатке: никто не хотел спать с ней в одной комнате из-за ее манеры метаться, брыкаться и громко разговаривать во сне: привычек, которые она приобрела в мудром трехлетнем возрасте. Поставив большую банку с имбирем в центре ковра, она залезла под кровать, за шкатулкой с лекарствами Филпотт, которую вчера у нее украла.

Экономка была хорошо известна постоянными жалобами на здоровье, вызванными не столько болезнью, сколько нежеланием обслуживать тех, кто вырастал настолько, что возвышался над сиденьем стула.

Подняв крышку шкатулки, девочка с довольным видом уставилась на аккуратно сложенные бумажные пакетики.

Филпотт принимала по одному порошку с вечерним чаем. Если один порошок действует как мягкое слабительное, то сотня убьет человека наверняка!

Атти пересчитала свое сокровище и с разочарованием убедилась, что пакетиков всего девяносто пять. С гримасой гневного неодобрения она стала опустошать пакетики в тазик для умывания. Вскоре на дне собралась маленькая горка кристалликов. Атти мучили опасения, что возвращение Калли в лоно семьи может не состояться.

Но она все-таки была Уортингтон, а Уортингтоны всегда стоят на своем. Поэтому упрямо продолжала опустошать пакетики, пока вокруг не образовалась куча бумажных обрывков. Горка кристалликов слабительного, сильно напоминавшая горсть песка, значительно увеличилась.

Затем девочка вывалила в тазик содержимое банки с имбирем. Коричневые, покрытые сахаром кусочки легко смешались с зельем.

Потом Атти сложила все обратно в банку и старательно закупорила металлическим зажимом. Окинула дело рук своих критическим взглядом и решила, что ее репутация злого гения вполне оправданна. Теперь никто не мог бы сказать, что имбирь «отравлен»!

Тщательно вымыв руки и тазик — она не так глупа, чтобы оставлять улики, — малолетняя злоумышленница высыпала обрывки пакетиков на горящие в камине уголья. Украсив банку лентой и запиской с пожеланием всех благ новобрачным, написанной не ее каракулями, а красивыми буквами с завитушками, которые, по ее мнению, пристали какой-нибудь пустоголовой леди из общества, она старательно завернула «подарок» в оберточную бумагу и снова спрятала на дне корзинки.