Но наместникприветил брошенного Дионисия, вспомнил, что поначалу, когда Дионисийтолько-только поступил в монастырь, он исправно нес послушание на курятнике, тоесть «положительно себя зарекомендовал», и это ему — «плюсик», а также рассудил,что если он — иконописец, то «иконописцы монастырю насущно необходимы». ВотДионисий и занял все былые покои отца Ерма. А кроме того — поскольку у Дионисиябыл прекрасный баритон, то отец Наместник рукоположил его в скором времени вдьякона и ставил с собой служить все праздничные службы. И Дионисий как-то развысказался, что наконец-то живет он в монастыре «как у Христа за пазухой».

Итак, слухи окатолических симпатиях знаменитого иконописца так или иначе просачивались вмонастырь, порой даже в фантастическом виде. Рассказывали всякую небывальщину —якобы игумен стал уже католическим кардиналом и даже специально тайно ездил вРим присягать Папе и целовать папскую туфлю. Кто-то из зловредных шутниковприслал ему мерзейшую посылку: статуэтку черной собаки, а на ней приклеенанадпись: «Римская мама». Очевидно, предполагалось, что она должнасимволизировать волчицу… И еще в посылке был старый башмак, а на нем надпись — «папскаятуфля»… Ну, это явно бесовское наущение.

Но и в скитпроникали кое-какие казусы Свято-Троицкой монастырской жизни. И игумен Ермкаждый раз досадливо морщился и говорил:

— Вот они —плоды невежества! Взошедшие семена дури!

Такое ониспытывал раздражение, как только доводилось ему слышать что-нибудь о своембывшем монастыре. И даже когда к нему приехал оттуда иеромонах Филипп, молодой,ясный, подвижнического духа, отец Ерм вообще поначалу хотел захлопнуть передним дверь. Может, еще и потому, что когда-то отец Филипп очень почитал моегодуховника, исповедовался у него, но однажды рассказал ему свой сон, которыйигумену очень даже не понравился.

Якобыприснилось Филиппу, тогда еще молоденькому послушнику, будто служат они с отцомЕрмом в огромном золотом Соборе, и Филипп возглавляет службу, а игумен емукланяется…

После этогоотец Ерм стал его чураться и считал его чуть ли не провокатором. Все время ждалот него каверзы, подвоха. Действительно, что он — Иосиф Прекрасный, которому восне явились отец и старшие братья под видом снопов и кланялись ему в ножки? Тоже мне — вещий сновидец!

Иеромонах жеФилипп приехал к нему теперь, как он выразился, по серьезному духовному делу.Так что закрыть перед ним дверь никак уж не удалось. Он привез с собойкакого-то человека.

— Слушай,Ерм, — сказал Филипп. — Прошу тебя как брата. Это бывший чекист. Очень большойчин. Хочет покаяться, но говорит: только незапятнанному духовному человекупокаюсь. А я для него — пшик, соседом я его был по лестничной клетке, еще вМоскве. Говорит: ты — мальчишка, как тебе каяться, что ты можешь понять?Поисповедуй его, какую угодно епитимью наложи — он все снесет, а так — лукавыйего терзает по ночам, прямо на грудь садится…

Но отец Ермуже напрягся на него, замахал руками:

— Ты — ко мне— этого гебешника? Да никогда! Нечего ему здесь делать. Убирай его отсюда.

— Да ведьпокаявшийся же разбойник он, Ерм!

— Не смейвозить ко мне стукачей!

— Да как яему объясню? Разве чекистам отказано в покаянии? Он же не просто поболтать стобой о чекистских буднях приехал… В грехах каяться… Ведь человек же, Божие жетворение, Ерм!

— Вот сам иразбирайся с этим творением… У вас в монастыре духовники есть, старцы есть,пусть они. Может, он вынюхивать сюда приехал — что, кто, как, о ком, о чем…

Филипп сделалпоследнюю попытку, сказал просительно, понижая голос:

— Жена у неговыбросилась месяц назад из окна, с тех пор и приходит к нему по ночам. Онговорит: я на любые жертвы готов, на любые наказания, лишь бы это наваждениесгинуло… Если надо, то и в монахи уйду, говорит. Только отвези меня к истиннодуховному человеку, к чистому подвижнику меня отвези. О тебе услышал, как тыбез электричества подвизался, одной пшеничкой питался, говорит: вот к этомуменя отвези, к постнику. Да и сам посуди — что ему у тебя выведывать? Что тытакого тайного делаешь, чтобы предполагать у него такой коварныйразведывательный план?

— Чтоб духуего здесь не было! Или я сам отсюда уйду! — отрезал игумен Ерм.

— Ты,пастырь, отказываешься поисповедовать заблудшую овцу? — Филипп вообще любилговорить возвышенно, с пафосом. Скажет — и делается пунцовым. Теперь же былоясно, что это — ссора.

Ну и увезотец Филипп этого чекиста с собой в монастырь.

— Отец Ермочень занят. Видишь, что тут твои большевистские чекисты понаделали, а емутеперь восстанавливать.

Чекистотрицательно покачал головой:

— Это не мои.Мы с НТС работали. Полностью их развалили. Вся их организация оказаласьпереполненной нашими агентами. Скажи ему. Мы с церковью никогда не работали…

Филипп отвелчекиста к монастырскому старцу Игнатию, но про историю с Ермом рассказал вмонастыре. И монахи очень возмущались. Но они просто не знали всей подоплеки…Может быть, если бы этот чекист попал к игумену не через отца Филиппа, он быпринял его, и поисповедовал, и все бы сделал для него.

Все чащеслышалось в разговорах о скитском игумене: «еретик», «иезуит» и даже «масон».Особенно старалась небольшая, но сплоченная группа монахов, объединенныхпринадлежностью к мордовской национальности. Все они держались несколькоособняком среди монастырской братии, признавая исключительно авторитет своегосродника по крови игумена Платона, монастырского благочинного. Страсти достиглиточки кипения, когда я хотела было купить у него старый ржавый «Запорожец»,который тем не менее был на ходу и на котором я собиралась ездить из Троицка полесной дороге в скит к отцу Ерму: семь километров туда, семь обратно. ИгуменПлатон же мечтал сбагрить с рук «машинерию» и продавал ее за весьма условнуюцену. Но как только он узнал, что его вещь может оказаться полезной«беззаконному масонскому сборищу», ибо он часто раньше видел меня на Афонскойгорке у отца Ерма, как цена стремительно поползла вверх. Но меня это неостановило. Тогда игумен Платон определил:

— Пусть лучшеон сгниет на хоздворе, а масонам не достанется.

Так этот«Запорожец» и сгнил…

— Поделом! —мрачно комментировал мой духовник. И с негодованием поминал отца Филиппа: —Знаете, кого мне сюда привез? Чекиста! Да-да! Это же надо додуматься! Стукача,что ли, хотел ко мне приставить!

А заодно сюдаже прибавлял невероятную историю о том, как Свято-Троицкие монахи расстреляливоинскую часть:

— Они целуювоинскую часть расстреляли, монахи эти, что с них взять?

На самом жеделе это было так. Жил в монастыре с незапамятных времен монах Матфей. Нес онпослушание садовника, а по ночам сторожил монастырские поля, растянувшиеся закаменной монастырской стеной. На сторожевой башне у него были установленыпрожектора, приборы ночного видения, а также разложены ракетницы и винтовки,заряженные крупной солью, — все это снаряжение было во время перестройкипожертвовано монастырю близлежащей военной частью в благодарность за освящениеее территории и строений.