Не знаю, как все остальные люди, а я вечно теряю мобильный.Если раздается звонок, начинаю судорожно хлопать себя по карманам или рыться вбарсетке. Современные аппараты делаются все меньше и меньше, лично меня этопугает. Крохотную, противно пищащую трубку трудно отыскать. Больше всего мненравились первые модели, такие большие, размером с утюг. Вот и сейчас я слышузвон, но, простите за дурацкую шутку, не понимаю, где он! Наконец пальцынаткнулись на телефон.

– Да! – в легком раздражении воскликнул я.

– Привет, – откликнулся Женька, – как дела?

– Спасибо, ничего, а у тебя?

– В общем и целом на троечку, – занудил Милославский. – Япознакомился с хорошенькой киской, она ну просто персик. Фигурка, ножки, грудь– все классное. Пошли в ресторан, сидим, вино пьем. Вдруг открывается дверь,влетает парень лет тридцати и бросается к нам с воплем: «Вот ты где!» Янасторожился, ну, думаю, попал ты, Женя, ща муж морду бить начнет. А юноша иговорит: «Мама, у тебя есть тысяча рублей?» Я прямо чуть не умер, а тетка давайржать, до слез досмеялась, она-то сказала мне, что ей двадцать пять…

– Хорошо, значит, выглядит, коли тебя провела, – улыбнулсяя, – может, познакомишь? Похоже, дама в моем вкусе.

– Ну тебя, – фыркнул Женька, – лучше скажи, как дела?

Мы проговорили еще минут десять, и я повесил трубку.Странное дело. Конечно, мы с Милославским общаемся, но не слишком часто, поройне разговариваем по два-три месяца, и, как правило, это я первым набираю егономер. А сейчас Женя звонит уже второй раз и интересуется моей работой. С какойстати? Впрочем, он, наверное, просто захотел потрепаться.

Утром меня разбудил страшный топот. Я сел в кровати иприслушался. Что у нас происходит? Полное ощущение, будто в квартире скачетстадо слонов, бух, бух, бух… Быстро одевшись и умывшись, я вышел в коридор иприслушался: топот несся из гостиной. В недоумении я слегка приоткрыл дверь иувидел следующую картину. Вся мебель сдвинута к стене, с карниза сняты тяжелыедрапировки, сквозь ничем не занавешенное окно проникают яркие лучи солнца. Норатерпеть не может незашторенных окон. Один раз, в редкую минуту откровенности,хозяйка рассказала мне, что, еще будучи ребенком, жила со своими родителями напервом этаже и была до полусмерти напугана соседом, который заглядывал к ним вквартиру. Поэтому у нас окна почти всегда плотно прикрыты.

В центре зала стояли Николетта, Вера, Тася и Ленка,освещенные пронзительно-яркими лучами. Дамы выстроились в одну линию и собожанием смотрели на Николая, сидевшего в кресле.

– Теперь упражнения для второй чакры, – скомандовал он, –ну-ка, раз.

Прелестницы подпрыгнули, особенно легко это сделалаНиколетта, что, в общем-то, неудивительно. Маменька, сколько ее помню, сидит надиете и походит на тойтерьера, соответственно, ей проще скакать, чем Тасе, вескоторой давно перевалил за центнер.

Бум! Вверх взлетели фонтаны пыли и закружились в столбахяркого света.

– Хорошо, – кивнул Николай, – завершая гимнастику, попросиму тела прощение, примерно так. Очень осторожно, правой рукой поглаживаем себяпо животу и говорим: «Дорогой желудок, милая печень, я убивала вас…»

– А почему правой рукой? – перебила его Николетта.

Николай нахмурился:

– Я уже объяснял один раз. Левая длань от черта, онаотбирает здоровье. Кстати, вы не сняли кольца! Это очень и очень плохо!Оздоравливающие упражнения не дадут эффекта.

Николетта надулась, а я, стараясь быть незамеченным,осторожно прикрыл дверь и пошел на кухню. Интересно, что перевесит: желаниеНиколетты омолодиться или ее любовь к цацкам? Насколько я знаю, маменька дажеспать ложится в серьгах и ожерельях.

Усмехаясь, я открыл холодильник и удивился. На всех полкахзияла пустота, не было вообще ничего, кроме литровой стеклянной банки,заполненной какой-то бело-желтой субстанцией.

– Доброе утро, Иван Павлович, – пропыхтела Ленка, войдя вкухню, – ща завтракать будем.

Переваливаясь, домработница пошла к плите, я сел за стол ихотел было спросить, куда подевалась моя любимая «Докторская» колбаса, но тутпоявились Николетта, Вера и Николай.

– Гимнастику станем делать каждое утро, – вещал целитель.

– Да, – с обожанием откликнулась Николетта.

– Еще соответственное питание и чтение!

– Да!

Я поразился до глубины души. Однако Николай, похоже,гипнотизер! Николетта никогда ни с кем не соглашается, а тут два раза покорноответила «да».

Спустя пару минут подали завтрак. При виде яства у меняглаза вылезли из орбит. На маленькой тарелочке лежала то ли манная каша, то липережеванный белый хлеб. Выглядело «лакомство» отвратительно, никакого желанияне то что пробовать, а даже понюхать не вызывало.

Николай потер руки:

– Ну-с, приступим!

– Сегодня просто праздник, – оживилась Вера, – я обожаюмофо! Необыкновенно вкусно! Что же вы, пробуйте скорей!

– Спасибо, – улыбнулся я, – не ем каш. Лена, будь добра, даймне колбасу.

– Мы ее похоронили, – ответила домработница.

Я схватился за стол.

– Похоронили? В каком смысле? Съели?

– Нет, – помотала головой Ленка, – мы ее аккуратненькозарыли во дворе, у забора.

– Цветы положили, – вздохнула Вера, – все ж таки живоесущество.

– Колбаса? – в полном изнеможении спросил я. – Живая?

– Да, – с абсолютно серьезным лицом заявил Николай, –когда-то была мыслящим существом, нельзя же ее так… того… на помойку.

Так, похоже, у Николая большие проблемы с головой, до сихпор я не встречал людей, считавших корову или свинью равными себе по разуму.Даже самые ярые гринписовцы не додумались совершать погребальную церемонию надбатоном «Докторской».

– Лучше съешь мофо, – подтолкнула меня в бок Вера.

Я машинально зачерпнул ложечкой непонятную субстанцию иположил в рот. На вкус мофо оказался отвратительным. Мелкие, колкие крупинкирассыпались по языку, больше всего они напоминали рагу из опилок. Не надодумать, что я пробовал это блюдо, просто мне кажется, оно точь-в-точь такое.

Кое-как справившись с желанием выплюнуть яство, япоинтересовался:

– Мофо из чего делают?