быстро и успешно. После того как таз, не без усилий, подкрепленных некоторыми выражениями, был освобожден от воды, друзья подтащили его к берегу и Долговязый, абсолютно бесстрашно, словно заправский моряк на глазах провожающей подруги, прыгнул внутрь и, скрючив длиннющие ноги вдоль бортика, отчего несоразмерно крупные, шишкообразные колени предательски высунулись из корыта, намертво вцепился в ручку, грозя выдрать из нее клепки. Арбуз, видя такой успех товарища, подобрал полы пиджака (явно с чужого плеча с разницей в три размера) и, не зажмуриваясь, хотя очень хотелось, с разбега махнул на свободное место.

Можете быть уверены, капитану Дрейку точно не хватало такого молодца в команде, особенно при взятии противника на абордаж. Таз, получив необходимый импульс, с благородным рыком выбросил из-под себя горсть блестящей гальки, и два морских путешественника, не успев как следует испугаться, мирно закачались на волнах.

— Ого, дружище, — восхитился Долговязый. — Вы подарили нам фееричный выход из порта, взгляните-ка на провожающих.

Арбуз повернул голову назад: на пирсе, кто согнувшись пополам, а кто просто упав на колени, тряслись от хохота грузчики, изрядно уделанные обезумевшими в небе чайками, устроившими над их головами черно-белую галдящую карусель.

— Не стоит благодарностей, — крикнул Арбуз и повернулся к Долговязому. — Утренний бриз, насыщающий мозг кислородом, и легкая волна, стимулирующая работу мозжечка, — все, что нам нужно, коллега, не так ли?

Долговязый поерзал тощим задом по плоскому днищу таза.

— Ерунда, любезный, в этой влажной взвеси можно легко подхватить инфлюэнцу, а лихорадочное подбрасывание тела вместе с жестянкой — прямой путь к остеохондрозу. Мы просто решили сменить обстановку, ну а то, что вы сейчас описали, кстати сказать, весьма косноязычно, носит название «эффекта плацебо». Уверовав в некую навязанную вам догму, пожалуй, вы и вправду насытите мозг кислородом, вам не помешает.

— А вот и тема для разговора, — вместо обиды воодушевился Арбуз. — Плацебо. Вы действительно, друг мой, полагаете этот эффект работающим?

Долговязый с блаженной улыбкой погладил торчащие колени.

— Вне всякого сомнения, и вот вам пример: самым внушительным, распространенным и известным, с моей точки зрения, эффектом плацебо являются… заповеди.

— Помилуй Боже, — икнул Арбуз и приподнялся с места. Корыто, и без того кренившееся в его сторону, взмыло вертикально, и не держись, как безумный, Долговязый за ручку, путешествие закончилось бы на этом месте.

— Эй, эй, эй, полегче, — завопил он. — Мы же ученые и должны держать себя в руках.

И когда таз, не без помощи телодвижения его спутника, принял горизонтальное положение, добавил:

— Наука — это тишина и спокойствие, прошу вас, без эмоций.

Напуганный до полусмерти Арбуз, боясь пошевелиться, осторожно покивал головой:

— Сможете объяснить?

— С вашей помощью, — улыбнулся Долговязый. — И с условием — не потопить нас раньше времени.

— Я готов, — согласился Арбуз и впился пухлыми пальцами в жестяные борта.

— Хорошо. — Долговязый смочил руку в воде и пригладил бородку. — Вы делаете возражение по каждой заповеди, в смысле необходимости подобного запрета, так сказать, его актуальности, а я объясняю позицию Господа Бога, подсунувшего Человеку это плацебо. Идет?

Арбуз не стал ходить вокруг да около, он слыл человеком действия, хотя и являлся, по сути, книжным червем.

— Один у тебя Бог и не будет других.

Долговязый мотнул головой, а его ученый собеседник продолжил:

— Если в предполагаемой действительности Бог есть Все, значит, у каждого индивида Он свой, и к тому же многообразен, при этом отличен от Бога других. Все, что человек видит, ощущает, чувствует, воспринимает и осознает мысленно, есть Абсолют по определению (предполагаемому), ибо кроме Него нет ничего и быть не может, да и самого Человека, сотворенного по образу и подобию, «заряженного» Его Частицей, можно, и не без оснований, считать Богом.

Но заповедь, отвергающая подобный взгляд полностью, работает, прежде всего, в изображениях внешних и нашем, человеческом, внутреннем восприятии Его. Слово «Бог» произнося, подразумеваем мы Его обособленность, единственность как сути, непостижимого и не представляемого, но Центра. Зачем понадобилось «сокращать» жителей Олимпа, обитателей Римского Пантеона, дэв и аватаров индуизма, а также множество разбросанных по земле божеств разного масштаба до единственного Бога Иудеев (для христиан) или не менее великого, но опять же таки, в единичном экземпляре Аллаха (для мусульман), или… список одиночеств можете продолжить самостоятельно. Отчего принес с Синая Моисей весть о Едином Боге?

Арбуз закончил «обвинительную речь» и изобразил на лице вопросительную мину. Долговязый, уважительно поклонившись оппоненту, начал свой ответ:

— Человечество, как набор душ, следующих эволюционным путем через Свободу Выбора, является по существу обществом, не управляемым Высшими Силами. Пребывание же на вольных хлебах сродни болезни духа — отключенная глубинная память и обременение биологической оболочкой на фоне вседозволенности приводит к скатыванию в животное состояние. Человек — это ученик в пустой классной комнате: ни учебников на столах, ни карт на стенах, ни Учителя с указкой (в проявленном виде).

Как Создателю, затеявшему подобный эксперимент, подтолкнуть растерянного школяра к самообразованию? На доске он (исследователь) увидит только цифры и буквы, а научиться составлять их и складывать — его предназначение. Заповедь, выданная Моисею моим подзащитным, и есть цифры и буквы, но, не являясь абсолютной Истиной (на примере первой же строчки), их комбинация заставляет Человека познавать себя.

Судя по лицу, Арбуз не был удовлетворен ответом:

— Каким образом?

Долговязый недовольно пошевелил усищами:

— Соглашаясь с написанным, или сопротивляясь ему, вступая в спор, или принимая слепо на веру, отвергая напрочь и следуя безоговорочно. Принятие мученической смерти или участие в Крестовом Походе, и то и другое во имя Христа, — те самые крайние точки, меж которых и происходит процесс Познания.

— Ого, — восхищенно воскликнул Арбуз. — Да мы, дружище, наговорили на анафему.

— Скорее, на костер, — согласился с ним Долговязый, с тревогой поглядывая на сгущавшиеся на горизонте тучи.

— Продолжим? — не унимался сидевший к морю спиной Арбуз. — Я весь в нетерпении. Итак, «Не сотвори себе кумира». Не является ли вторая заповедь повторением или продолжением первой? Мир Бога предстает перед Человеком во всем его великолепном многообразии, и ограничение сознания познающей души всего одним кумиром, простите, Богом, выглядит странно. Страстное поклонение любой, даже самой незначительной части мира, не означает ли поклонения всему Миру, ибо, как сказано, «в малом великое находит свое отражение», а мир и есть Бог. Для чего же в таком случае лишать Человека восторга, поднятого до состояния влюбленности, или даже экстаза, на предмет чего-то или кого-то, не соответствующего понятию «Бог», когда, повторюсь, все вокруг Бог?

— А вы, друг мой, прекрасный оратор, — похвалил товарища Долговязый. — И вот вам мой ответ, коллега. Приведите дитя малое в лавку игрушек, он, ошалевший, передергает