молодые, мягкие части верхушки и корня. При помощи этих живых элементов растение борется, расширяется и растет, добывает себе пищу, крепнет и развивается. В таком же положении находятся и люди — при помощи железа и войны не побеждает никто; победа достается лишь труду и разуму.

То, что это означает на практике, однажды очень ярко пояснил умный Ли-хун-чанг генералу Вальдерзее. Последний удивлялся тому, как спокойно взирают китайцы на то, что европейские солдаты убивают тысячи, быть может, миллионы их соотечественников. Но Ли заявил, что это сравнительно ничтожное обстоятельство. «Некогда, — сказал он, — на нас напали татары, вооруженные луками и стрелами. Татары всегда нас побеждали и умерщвляли миллионы китайцев; китайцы ни разу не одержали победы». «И однако, — закончил с улыбкой последователь Лао-цзы, — где ныне татары?»

Да, где они? Китай не имеет сильного военного оружия, которое могло бы решить исход хотя бы одного сражения, но в его распоряжении было и есть то «живое оружие», при помощи которого одерживаются гораздо более громкие и значительные победы, победы, решающие судьбы целых народов. Тот факт, что никогда еще ни один народ не пожинал плодов своих побед, подтверждается даже поверхностным обзором истории. Лютер выразил эту мысль словами: «Насилием мы ничего не достигнем»; в другой раз он сослался в виде примера на Ганнибала, который, несмотря на победу при Каннах, быть может, одну из величайших в мировой истории, погиб впоследствии самым жалким образом.

Впрочем, вместо одного Ганнибала можно было бы указать на сотни других. Куда девались державы побежденного Александра и непобежденного Тамерлана? Как быстро рухнули воздвигнутые германцами при помощи меча троны V века! В течение нескольких лет дикие воины покорили Рим и Византию, Испанию и Африку, а немного позже лишь полузабытые песни прославляли доблесть этих смелых завоевателей.

Победы «бича Божьего» Атиллы были только эпизодом, подобно тому как бунт Пугачева, правда, сохранившийся в памяти русского народа, не оказал особого влияния на ход всемирной истории.

Какую пользу принесло Карлу XII завоевание России, Дании и Польши, а Наполеону завоевание Европы? К чему привели несметные гекатомбы Чингисхана и бесчисленные жертвы крестовых походов? Какая участь постигла арабов, победоносно укрепившихся на всем побережье Средиземного моря?

Более прочные завоевания также оказались в конечном счете бесполезными. Базировавшиеся на войнах и угнетении исполинские державы Востока рухнули после кратковременного существования. Погибли и державы Запада. Мировая Испанская держава, в пределах которой в XVI веке никогда не заходило солнце, превратилась во второстепенное государство. В начале XVII века Генеральные штаты были первой в мире морской державой, но уже спустя несколько лет после того, как адмирал Рейтер вторично победоносно вошел со своим флотом в устье Темзы, Голландии пришлось окончательно выбыть из строя. Без применения оружия, связанная даже узами союза и персональной унии с Голландией (Вильгельм II Оранский был штатгальтером Нидерландов и королем английским), Англия одержала верх благодаря своему географическому положению, своим коммерческим способностям и соответствовавшей духу времени гибкости и как бы естественно вытеснила Голландию с ее позиции владычицы морей.

В конце XVII века, после победоносных войн Густава-Адольфа и Карла XII, Швеция стала, по общему признанию, одной из первых в мире великих держав, но уже эпоха Великой французской революции застала ее в роли незначительной страны. Дело в том, что перевес Голландии на море и господство Швеции на суше были в конце концов явлениями искусственными, отнюдь не обусловленными реальными фактами. Их вполне понятное и, если угодно, справедливое падение показывает, насколько безрассудно до крайности напрягать силы народа на войне и тем самым расточать их.

Дальнейшими примерами служат Португалия и Венеция, колониальные или, вернее, клиентурные владения которых значительно превышали их собственные размеры. С этим фактом связано совсем не парадоксальное изречение Макиавелли: «Венеция никогда не была более могущественной, чем тогда, когда у нее не было и одной мили своей земли в Италии». А какую пользу извлекли Франция или Швеция из того, что они заняли германскую территорию? Какая, в свою очередь, получилась выгода для Германии от того, что она оккупировала итальянские или польские земли? Равным образом победоносная Англия не смогла удержать завоеванной ею на чужбине территории и утратила Францию. При жизни Шекспира Генрих V был наиболее выдающимся героем своей страны, а битва при Азенкуре была величайшим событием в истории Англии. Разумеется, мировое, симптоматическое значение имело то обстоятельство, что в этой битве 10000 гражданских ратников перестреляли почти в пять раз более многочисленное рыцарское войско коннетабля. Но какой реальный плюс получился от того, что поля Франции были орошены кровью 18000 ее лучших сынов?

Два года Англия господствовала над Францией. И как раз в это время бургундская династия, при Иоанне Бесстрашном и Филиппе Добром, достигла апогея своего могущества. Четырнадцать лет спустя после битвы при Азенкуре Жанна д'Арк освободила Реймс и преподнесла корону своему государю. И все осталось по-прежнему; потоки крови были пролиты понапрасну. Кто вспоминает в настоящее время об Азенкуре и о безрассудном и в конечном счете даже бесславном короле, там победившем?

Сказанное в еще большей мере приложимо к новому времени. Вольтер писал полтораста лет тому назад, что «великую пользу принесла (или, по крайней мере, могла принести) современная история тем, что она показала государям, что начиная с XV века все цивилизованные нации всегда объединялись против той державы, значение которой слишком возрастало». Вольтер имел здесь в виду державы Карла V и Людовика XIV, но его слова оправдались и на примере Наполеона.

Нынче народы действуют таким образом, как будто они знают, что глубочайший смысл мировых событий сводится к уничтожению побед, одержанных оружием. Это — начало грандиозного финала, который наступит тогда, когда народы поймут, что необходимо сломить меч. Но ошибочно думать, что это инстинктивное чувство солидарности народов есть не что иное, как «зависть отсталых наций». Победу одержит тот народ, который первый постигнет эту грядущую истину. Тот же народ, который усвоит ее последним, погибнет. Следовательно, война является совершенно бесполезным в большинстве случаев фейерверком.

Конечно, нельзя отрицать того, что иногда война заставляет проснуться спящий народ, но тут происходит то же самое, что и с остановившимися часами. Если их сильно стукнуть о стол, то они обыкновенно ломаются; иногда же их ход восстанавливается. Впрочем, часы, по крайней мере, когда они действуют, функционируют правильно. Народ же, аппетит которого возбужден войной, не знает, что ему пожрать.

В большинстве случаев война, особенно заканчивающаяся быстрой победой, возбуждает воинственность народа и тем самым толкает последний навстречу гибели.

Влияние войны на мощь народов

Больше всего переоценивалось влияние войны на национальную мощь народов. Однако война