Будённый, товарищ капитан?

– Эх, пехота! Слабак. – Капитан продолжал смотреть в упор в глаза Жильцова. – Ну, чего тебе стоит! Сбрей их! И напиши там – «усы».

– Никак нет, товарищ капитан.

Уже никто не мог удержаться от смеха, и даже суровый прапорщик.

Командир молча прошел в середину и встал – все почувствовали, что теперь начнется самое страшное. Кто-то в строю уже чувствовал и знал причину психотерапии, к которой сейчас прибегнет командир.

– Я сейчас вам сообщу новость и вы все у меня заплачете, – произнес капитан с видом отца, который хочет погонять своих сыновей. – Неси сюда! – Он сделал знак дежурному курсанту, который стоял возле столовой в ожидании команды.

На плац перед командиром лег пакет со стеклянными бутылками из-под водки.

– Толбоев, выйти из строя! – приказал командир.

Магомед остолбенел, но, молча, сделал два шага из строя и развернулся.

– Котов, принесите фотоаппарат! – повелел он фотографу на добровольных началах. – Товарищ прапорщик, отдайте эти бутылки ему в руки!

Толбоеву начал доходить смысл затеи.

– А я при чем, товарищ капитан? – возмутился Магомед.

– А при том, что я сейчас тебя сфотографирую с бутылками водки и пошлю твоим родителям с сопроводительным письмом. Ты этого хочешь?

Магомед молчал.

– Я водку не пил и не пью, товарищ капитан, – выдавил Магомед, продолжая стоять, пока не щелкнул фотоаппарат.

– Но ты знаешь, кто вчера пил на территории училища? – спросил командир. – Вы даете себе отчет в том, что находитесь на территории летного военного училища. Это вам не детский сад, а передовой фронт обороны нашей страны, где куются ее лучшие кадры. Водка здесь не пройдет, товарищи курсанты. Толбоев, вы мне так и не ответили на вопрос. Вы знаете, кто вчера после танцев пил водку?

– Да! – честно ответил Магомед.

По сути, за пройденный этап можно было сказать, что коллектив сформировался: все хорошо знали друг друга. Кто на что способен. Ответ Магомеда ошеломил многих, а это со слов командира пахло отчислением прямо сейчас. Среди них был и Орлов. Все сейчас, затаив дыхание, ждали следующего вопроса командира: «Кто?».

Командир приблизился к Магомеду и, глядя в лицо, спросил:

– Кто?

Наступил момент истины. В голове у Магомеда пронеслись тысячи мыслей одна хуже другой. Его лицо побагровело, губы сомкнулись и началась внутренняя борьба. Его поставили перед выбором: либо – либо. Но, сколько бы ни копался Магомед в дебрях своих мыслей, он знал, что ответ лежит наверху: он ни при каких обстоятельствах не стал бы предавать друзей. Не долго думая, он ответил:

– Нет. Я не скажу.

Капитан застыл, затем медленно повернувшись к курсантам, объявил:

– Я сейчас же подам рапорт на отчисление Толбоева и пусть это будет на совести тех, кто это сделал. – Он поднял голову еще выше и скомандовал. – Разойтись!

Все разошлись, а Магомед остался стоять один на плацу как вкопанный. У Орлова от чувства вины отнялась речь, и он тоже ушел. В столовой все «алкоголики» собрались за одним столом, где кроме компота не было ничего – еда не шла в горло. Орлов сжал руку в кулак и ударил об краешек стола:

– Всё! Больше ни капли в рот на территории училища, – грозно произнес и, недолго думая, добавил, – в городе тоже. На дни рождения – торт и песочные пирожные.

– А лимонад можно? – спросил Дмитрий, держа в руке кружку с компотом.

Орлов медленно повернул голову к нему:

– Тебе и компот запрещаю.

Дима изобразил испуганный вид и вернул кружку на стол.

– Хватит шуток, – сказал Орлов. – Сейчас все встаем и идем к начальнику училища. Признаемся и извинимся. Если посчитает нужным, пусть отчисляет. А Магомед один не должен за нас отдуваться. Он же не пил и его не было с нами, хотя ему ничего не стоило защитить свою шкуру – горцы так не поступают.

В кабинете начальника

В кабинете начальника училища была полная тишина, если не учитывать монотонное тиканье громоздких часов, висевших на стене возле знамени части. Генерал, восьмидесяти лет, знаменитый военный летчик, сбивший во время войны не один десяток вражеских самолетов, перелистывал бумаги.

Адъютант вошел и, молча, стал ожидать внимания генерала и, как только он поднял голову, доложил:

– Товарищ генерал, группа курсантов с первого курса просит приема.

– Пусть заходят!

«Алкоголики» зашли тихо один за другим с полуопущенными головами.

– Присаживайтесь, – вежливо предложил генерал, что вызвало у курсантов полное недоумение.

Они протиснулись по левой стороне большого стола под окнами, завешанными дорогими занавесками, и сели, спрятав руки под стол. Стеснительность, вызванная недостойным поступком. Орлов первым нарушил молчание:

– Товарищ генерал, мы…

– Подожди, Орлов, – он поднял руку, – сначала говорить буду я. А где Толбоев?..

– Он в казарме, – ответил Орлов. – Собирает свои вещи.

– Позовите его сюда, – сказал генерал и свел руки вместе, скрестив пальцы, потом опустил голову до упора глазниц на оттопыренные большие пальцы обеих рук. Седая голова засветилась, и старческая фигура беспомощно сжалась, сверкая золотыми погонами.

«Наша судьба в его руках, – подумал Орлов. – Интересно, о чем сейчас он думает: в училище вроде все хорошо, кроме попойки. Может, по дому, по детям или внукам».

Вошел Толбоев – на нем лица нет. Он стал докладывать:

– Товарищ генерал, курсант Толбоев…

– Садитесь! – перебил его генерал, подняв голову.

Магомед сел по другую сторону стола: это означало, что в семье возникла ссора.

Психологический момент, на которое, наверное, начальник обратил внимание.

– Я сижу в этом кресле не для того, чтобы проводить свою старость, – начал генерал вкрадчивым голосом, – а для того, чтобы подготавливать стране сто пятьдесят летчиков в год. Не получается, и за это меня часто ругают: стены училища покидают меньше выпускников, чем требуется. Вас сейчас двести двадцать пять человек, а окончат от силы сто тридцать. Это уже закономерность, с которым я примирился. – Он сделал паузу, налил себе стакан воды из хрустального графина – все услышали, как заурчала струя воды, пригубил и продолжил. – Для того чтобы стать хорошим военным летчиком нужны три вещи – высокое мастерство, высокий моральный дух и, – он сделал акцент, – железная дисциплина. Если тут есть пробел, то лучше не испытывать свою судьбу и отложить свои мечты о небе в сторону, чтобы жизнь ваша не прошла даром.

Толбоев молчал, склонив голову и упершись на побелевшие суставы скрюченных пальцев. Его мысли не хотели уходить за училище. Завеса тумана. Два раза его взгляд пересекался с Орловым. Начальник продолжал тем же тоном:

– Я учился в Тушинском училище и по окончании сразу же – на Балтику, в пятый истребительный полк. Мне