Прапорщик с сомнением помотал головой:

– Телефонограмму отправят – перехватят меня на границе. Не доеду до родины-то.

Собеседник зло подумал: «Конечно, не доедешь, придурок! Трясешься весь от страха – где-нибудь точно спалишься. Нельзя допустить, чтобы ты попался». Но вслух сказал:

– Не бойся. Проскочишь. Главное – меня слушайся.

* * *

Автобус, высланный за офицерами рембазы, отставших не ждал – отъехал строго по графику. Народ расселся на лавках, салон заполнился густым запахом перегара. Раскачиваясь на ухабах, зевали, пытались продышать в заиндевевших стеклах «глазки», тихо материли начальников.

Выпавший снег из-за оттепели подтаял, потом схватился морозом – и превратился в прочный наст. Траву из-под ледяной брони местные бараны выкапывать не умеют, а это – падёж от голода тысяч и тысяч голов. Катастрофа масштаба всей Монголии.

Доехали до рембазы, высадились. Личный состав уже топтался, построенный на промороженном плацу. Выслушали задачу по выполнению интернационального долга: срочно сформировать автоколонны, забирать сено и корма с железнодорожной станции. Развозить по указанным пунктам в степи, спасать монгольских товарищей от голодной смерти. Вернее, их баранов.

А какая разница?

* * *

Капитана милиции Доржи с утра срочно вызвало начальство. На большом собрании руководителей Чойренского аймака обсуждали чрезвычайную ситуацию. Особенно усердствовал чиновник из райкома по имени Басан, на карте показавший пункты выгрузки кормов. Наконец, закончили. Капитан залез в свой потрепанный «газик», завелся с третьего раза. Не спеша, поехал по кривым улочкам, сигналом распугивая любопытных мальчишек.

Уже прошел мимо дежурного за стеклянной перегородкой, привычно кивнув в знак приветствия, но тот подскочил, замахал руками, привлекая внимание:

– Товарищ Доржи, тут вам звонил один. Имени не назвал. Сообщение о готовящемся преступлении. Вот, я записал, – и протянул вырванный из тетрадки листок. – И зарегистрировал как заявление.

Капитан вздохнул, взял листок. Перечитал дважды, наморщив лоб. «Сегодня после полудня на станцию Сумбэр придет советский военнослужащий по имени Петр с большой партией контрабандного китайского речного жемчуга. Товар будет в спортивной сумке серого цвета». Доржи скептически хмыкнул и спросил:

– Звонок пробили?

– Так точно, из автомата на вокзале. Там постоянно народ – вряд ли удастся звонившего вычислить.

– Думаю, местные спекулянты хотят нашими руками партнера наказать. Например, он им денег должен. Ладно, я поехал на вокзал. Дай мне пару человек – задерживать будем этого советского.

* * *

Колонна под командой Марата из восьми бортовых грузовиков покинула парк только к вечеру. Весь день ушел на суматошные сборы: заводили и проверяли технику, заправлялись. Подбирали и инструктировали экипажи, в каждом – по два солдата или сержанта: в степь в одиночку ехать опасно. Тагиров охрип, ругаясь с кладовщиками, начальником службы горюче-смазочных материалов, старшинами рот.

Наконец, Марат выстроил свой маленький отряд у бокса для последнего инструктажа.

– Выдвигаемся по маршруту «парк – железнодорожная станция Сумбэр», расстояние двенадцать километров. Там грузимся сеном, везем в урочище Батхуй, расстояние двести семьдесят километров. Возвращаемся на станцию, дозаправляемся, получаем следующую задачу. Ехать придется ночью, так что не расслабляться. Если поломка и сами исправить не можете – стойте на месте. По маршруту будет ходить «летучка» с ремонтниками. Перемещаться только в составе колонн! Вопросы есть?

– Есть! – весельчак сержант Димка Жигалин невинно поинтересовался: – Товарищ лейтенант, как, вы сказали, урочище зовут? Как-то на букву «ха»?

Бойцы заржали. Тагиров и сам не сдержался, улыбнулся:

– «Батхуй» по-монгольски означает «сильный вихрь». Так что никакого фрейдистского подтекста.

Друг Жигалина, вечно хмурый Ваня Ершов, поинтересовался:

– А жрать-то будем когда? Или всю ночь по степи кататься, не жрамши?

– Не «жрать», товарищ ефрейтор, а «принимать пищу». Ты же не свинья, верно? Поужинаем на станции, пока погрузка. Если там успели полевую кухню развернуть. И вот что. Если вам выдали сухой паек на трое суток – это не значит, что его надо слопать в первые три часа. Я буду проверять. Все, если больше нет вопросов – по машинам. Бегом марш!

Лейтенант посмотрел, как экипажи разбегаются по местам, и поднялся в кабину головного «зилка». Кивнул своему водителю Фарухову:

– Давай, Шухрат. Заводи.

Узбек мрачно кивнул и повернул ключ зажигания. Он был явно недоволен, что его выдернули из теплой ротной каптерки, оторвали от пересчета подштанников и отправили черт-те куда, на мороз.

Впереди закупорил выход из парка «Урал» танкистов – заглох не вовремя. Наконец тронулись, на первой передаче подъехали к шлагбауму, опять встали.

– Я тебе вам письмо давал, сам читал? Примачук странный – зачем письмо? К вам тебе сам ходил, сказал, что хотел, – нарушил молчание Фарухов.

– Е-мое! – Тагиров хлопнул себя по лбу. – Совсем закрутился, забыл!

Выскочил из машины, побежал к контрольно-техническому пункту, на ходу выковыривая из внутреннего кармана серый конверт. Кому бы отдать?

У шлагбаума стоял Воробей с важным видом, что-то помечая в журнале.

Марат обрадовался:

– Вот это письмо надо срочно майору Пименову отдать.

Алексей по лицу Тагирова понял, что дело серьезное, – ржать перестал. Растерянно сказал:

– Так не получится срочно. Пока колонны отправим, то-се. Вечером смогу, когда домой пойду, а прокурор-то уже вряд ли на месте будет. Они же интеллигенция – позднее восемнадцати не задерживаются.

– Воробей, постарайся. Тут про настоящую причину смерти Ханина. И про хищения на складе. Только никому пока, кроме прокурора, понял?

Лёха озабоченно закивал, пряча конверт.

Тагиров вернулся в машину. Подумал: «Все правильно, Петька уже с повинной пришел, а подробности ему только повредят». Довольный собой, хлопнул Шухрата по плечу:

– Вперед, сын Азии! Повеселее – нас ждут великие дела.

Колонна, чихая моторами, двинулась по разбитой дороге.

* * *

Майор Пименов хмуро выслушал монгола:

– И что, по-другому никак было не решить? Обязательно этого прапорщика закрывать надо?

– Действительно, – поддержал начальник особого отдела капитан Мулин. – Доржи, зачем такие радикальные телодвижения? Мы же твоих спекулянтов, пойманных на территории городка, выдаем, а не расстреливаем у стенки. Отдай нам его потихоньку – мы сами разберемся. В двадцать четыре часа – в Союз.

Прокурор и контрразведчик переглянулись. Монгольский милиционер сегодня не был похож сам на себя. Приехал в гарнизон, предварительно уведомив телефонограммой обоих начальников, отвечающих за соблюдение закона. Даже китель на нем сегодня был новенький, бренчащий двумя медальками. И вообще, Доржи вел себя подчеркнуто холодно и официально.