Офицерская баллада - Тимур Максютов

Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга

Такие цвета здесь бывают только в мае, да и то недели две, не больше. Густо-синее небо. Безупречное – ни единого белого комочка. Опрокинутое над изумрудной степью, покрытой новорожденной травой длиной в женский ноготь.

Ольга Андреевна с удовольствием вступила босыми ножками в нагретый солнцем янтарный квадрат паркета. Отдернула тюлевую занавеску, скрипнув кольцами по проволоке. Надавила узкой ладонью на ручку балконной двери; открыла, впустив в комнату непривычно чистый, без единой пылинки, сквознячок.

Совсем немного дней пройдет, и беспощадное монгольское солнце убьет зелень, превратив ее в грязно-желтый пыльный ковер. Сводящий с ума, вечный ветер пустыни Гоби будет гонять мутные клубы, покрывая мелким серым прахом все вокруг.

А небо выгорит до рвотно-блеклого оттенка старых сатиновых трусов. Сзади раздались зевок и противный скребущий звук. Легкое воздушное настроение мгновенно сгинуло.

Ольга оглянулась и поморщилась.

– Коля! Ну сколько тебя просить! Не чеши свои… причиндалы свои! При мне.

– Отставить нытье! Подумаешь, какие мы нежные – муж хозяйство при них чешет! Иди лучше борщу согрей – я жрать хочу. И балкон закрой, дура, пылища же налетит!

– Подожди немножко. Помнишь, ты только майора получил… В семьдесят восьмом году? А, неважно. Мы в санаторий поехали, в Адлер. Чемоданы даже не стали заносить, побежали на берег Было утро, такое свежее! И море. Синее-синее. Вот подойди, погляди – небо сейчас такого же цвета, как тогда море. Прямо дежавю какое-то. И ты меня еще тогда обнял, так нежно. И сказал…

– Слушай, хватит трындеть, а? Жрать, говорю, давай!

Ольга Андреевна с грохотом захлопнула балконную дверь. Стремительно пронеслась на кухню, давя подкатывающие к горлу слезы и стараясь не слушать доносящееся вслед шуршание газеты и злобное бормотание:

– Это ж надо, слов каких нахваталась – «дежавю»! Ерш твою! Графиня, понимаешь…

Вентилятор гудел пожилым шмелем, безрезультатно перемешивая горячий воздух затхлого кабинета. Жаркий монгольский август восемьдесят восьмого года никак не кончался.

Начальник кадров политотдела армии потянулся, хрустнул затекшей шеей. Денек выдался нелегкий – с утра шли бирюзовым потоком молодые лейтенанты в золотых крылышках погон. Пришло время выпускников военно-политических училищ, и каждого надо было пристроить в нужную клеточку – вакансию. Не забывая при этом о просьбах друзей из гарнизонов («Петрович, ты уж мне подбери сопляка получше, а за мной не заржавеет») и главное – прямых указаний по поводу «блатных».

Одного такого «с волосатой лапой» только что удалось впихнуть на непыльную должность в Дом офицеров. Барчук не оценил усилий и ныл, что «он не клоун, на концертах кривляться». А хочет он в редакцию армейской газеты, потому что чувствует в себе небывалый талант.

Полковнику пришлось построжать голосом и справедливо заметить, что лейтенант на Мурзилку похож еще меньше, чем на клоуна. А заметки тискать в газету ему никто не помешает. Повеселевший генеральский сыночек отправился в штабной узел связи, чтобы, вопреки всем правилам, сообщить в Москву по недоступному простым смертным прямому каналу о первом офицерском назначении.

Кадровик обнаружил погибающую в остатках холодного чая синюю муху, отставил стакан. И сипло крикнул:

– Следующий! Есть еще кто?

Дверь застенчиво открылась, и в кабинет проник юный офицер, сияющий пуговицами на новеньком мундире.

– Товарищ полковник, курсант… ой… виноват. Лейтенант Тагиров прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Начальник хмыкнул. Унижение, испытанное при распределении «позвонкового» салаги, требовало немедленной компенсации. Худющий чернявый лейтенантик отлично подходил для этой роли.

– Курсант, гы! Зелень травяная. Садись, летёха! Посмотрим, что тут для тебя есть.

Густо покрасневший Марат присел на заскрипевший разбитый стул и замер в ожидании.

Полковник раскрыл личное дело в желтой картонной обложке. Почитал, продолжая скептически похмыкивать.

– Ишь ты, красный диплом, золотая медаль… А чего в Забайкальский округ тогда рапорт написал? Ехал бы себе в Германию служить.

– Я решил сначала куда потруднее, товарищ полковник.

– Значит, имеем в наличии идеалиста, хи-хи-хи! Ничего, тут тебе быстро мозги вправят! Куда бы тебя подальше-то… Поедешь в Чойр, на армейскую ремонтную базу. Поезд туда днем, двенадцать часов – и ты на месте. Иди в третий кабинет – получишь предписание и тугрики на билет. Свободен, романтик, хи-хи-хи!

* * *

Сначала надо долго пить чай с молоком и молчать при этом. Громко глотать и отдуваться – признак хорошего тона. Женщина принесла пиалу с обжигающим подсоленным напитком, поклонилась, подала двумя руками. Приезжий из Чойренского аймака уважительно принял посуду тоже двумя руками, поглядел на плавающие по желтой поверхности пятна жира и приступил к процессу.

Жители просторов Гоби смотрят на мир прищурившись, чтобы он не смог сразу весь ворваться в мозг и внести смятение в душу. Вселенную надо потреблять постепенно, небольшими глотками, чтобы не обжечь нутро. И тогда ты сможешь понять ее истинную суть, смысл движения звезд и язык степного ветра.

Потом женщина принесла водку в фарфоровых стопках; первому подала владельцу дома, что в Улан-Баторе. Старик окунул в емкость безымянный палец. Трижды сбрызнул в сторону юга – в знак почтения к духам огня. Потом свою долю уважения получили воздух, вода и умершие предки.

Только после первого глотка крепкой жидкости можно начинать разговор. Сначала поинтересоваться, здоров ли собеседник, благополучны ли его родные, в порядке ли скот… И совершенно не важно, что нет у гостя из Чойра никакой скотины. Если не считать начальства. А вместо верблюда или коня давно уже используется что-нибудь с мотором.