– В первый раз за три года вижу, чтобы он бегал! Что-то случилось: либо недостача гуталина, либо третья мировая война.

Начальник склада продышался и прохрипел:

– Там, на складе… Хан повесился.

– Толком говори: какой еще хан? Золотая Орда на склад напала? – Морозов схватил прапорщика за грудки, потряс. – Откуда там ханы? Ты пьяный, что ли?

Голова Вязьмина болталась, слюна из приоткрытого рта стекала на щеку.

– Сержант Ханин. Кладовщик мой. Повесился, – наконец-то выдавил прапорщик.

Морозов отпустил несчастного – побагровевший Вязьмин выдохнул. Начальник штаба снял фуражку, сплюнул:

– Ну, дела! Не было печали… Тагиров! Ты же у нас военный дознаватель? Иди в штаб, звони прокурору гарнизона, вызывай сюда. Потом зайди в медпункт, забери врача – и на склад. Я сам туда пошел, лейтенант Воробей – за мной. Викулов, Ханин в твоем взводе числится? Тоже пойдешь. Остальные офицеры – по своим подразделениям. Давайте, давайте! Работайте. Вы что, висельников не видели?

Военный прокурор гарнизона майор Пименов – длинный, худой, с грустным лицом философа – воспринял чрезвычайное происшествие равнодушно: ну, повесился боец срочной службы, подумаешь! Молодежь вообще хлипкая пошла: чуть что не так – вешаются. Чтобы застрелиться – это надо в караул пойти, а для резки вен в армии катастрофически не хватает ванн и горячей воды, так что только вешаться! И не возражайте мне, веревочку взяли, мыльце – и вперед, не задерживайте!

Прокурор обошел висящее на капроновом зеленом шнуре тело, аккуратно обогнул упавшую далеко табуретку Шумно втянул воздух: на складе сильно пахло горелой бумагой. Кивнул:

– Снимайте. Воробей, ты будешь бумажки оформлять?

Лёшка отрицательно покрутил головой:

– Нет, товарищ майор, у нас дознаватель новый, лейтенант Тагиров. – и выпихнул растерянного Марата пред очи гарнизонного Пинкертона.

– Ну что ж, будем знакомы. Оформляйте протокол осмотра места происшествия, потом с медициной поезжайте на вскрытие. Проведите изъятие всех личных вещей покойного – тут и в казарме. Сделайте опись. Завтра жду к четырнадцати часам – с описью, протоколом и актом вскрытия. Откуда жженым несет?

Прапорщик Вязьмин услужливо показал на грязное ведро в углу:

– Оттуда… Письма жег, похоже.

– Понятно. Предсмертная записка где? Ума, надеюсь, хватило не трогать? Вот и хорошо. – Майор приблизился к столу, нагнулся над белым листком. – Лейтенант! Который дознаватель, сюда подойди. Забирай – приобщишь к делу.

Тагиров давно порывался сказать, что он никогда не был военным дознавателем. И сейчас все в нем кричало: «Люди! Как вы можете так равнодушно на все это смотреть, говорить про какие-то бумажки – ведь ЧЕЛОВЕК УМЕР! Мечтал, любил, собирался на дембель – и тут такое. Очнитесь, люди, пожалейте хоть немножко его!»

Но первый месяц офицерской службы уже многому научил Тагирова – тот только кивнул и приступил к изучению белого листка из тетради в клеточку. Крупными печатными буквами там было написано: «В моей смерти прашу никово не венить Наташка сука сержант Ханин». Именно так – без знаков препинания и с ошибками.

Тагирову вдруг стало пронзительно жалко этого пацана, который ушел глупо и внезапно, оставив после себя только безграмотную записку. Было душно от запаха горелой бумаги и посмертной дефекации. Марат почти оттолкнул прокурора, с трудом отжал дверь склада и выскочил на улицу. Достал сигареты, кивнул бледному Викулову, сочувственно спросил:

– Ну чего, полегчало?

Сергей пожал плечами, посмотрел затравленно на Марата, ожидая насмешки:

– Не могу на мертвых смотреть – выворачивает.

Подъехала «буханка» – медицинский «уазик». Вылезли два хмурых бойца с носилками. Марат показал рукой на широкую дверь склада:

– Сюда давайте.

Прокурор попрощался, напомнил Марату о завтрашней встрече и ушел с Морозовым, что-то обсуждая на ходу. Тело Ханина занесли в «уазик», Тагиров запрыгнул вслед за врачом, махнув рукой на прощанье. Гремя ключами, мрачный прапорщик Вязьмин закрыл и опечатал склад, ушел по своим делам.

Серёжа Викулов продолжал стоять, прислонившись к дощатой стене. И продолжал бормотать то ли извинения, то ли проклятия кому-то.

* * *

На следующий день ровно в два часа вымотанный Марат доставил прокурору результаты суточного труда – серую картонную папку с бумагами по делу и вещмешок с личными вещами сержанта Ханина.

Майор Пименов просмотрел материалы, в вещмешок даже не заглянул. Довольно кивнул:

– Ну что – молодец, лейтенант, оперативно сработал! Бумаги заполнены правильно. Еще характеристику принесешь от командира взвода – и можно дело закрывать. Тут все понятно. Резкий запах алкоголя, никаких посторонних повреждений… Самоубийство на почве несчастной любви под воздействием опьянения. – Майор поднялся, протянул руку. – Спасибо, буду начальнику рембазы звонить, просить о твоем поощрении. Пойду в столовую – составишь компанию?

Марата передернуло, кислая слюна заполнила рот:

– Спасибо, я есть не могу со вчерашнего. Как о еде подумаю – человеческие внутренности мерещатся.

Пименов хохотнул:

– Тогда не настаиваю. Ну ничего, и через это надо пройти – привыкнешь. Давай, лейтенант, до встречи, – и зазвенел ключами, закрывая сейф.

Тагиров вышел на улицу, потопал по раскаленному асфальту в сторону своего дома. Хотелось помыться, уже в третий раз за сутки.

Марат не решился поделиться с прокурором своими сомнениями. Служить сержанту Ханину оставалось месяц-полтора. Неужели не мог потерпеть совсем немного и уже на месте разобраться с неверной девчонкой, расставить точки над «i»? И что-то не так было с посмертной запиской.

А с другой стороны, Тагирову больше всех надо, что ли? Пименов – стреляный воробей. Может, у него этих самоубийц – по пучку в месяц, и все с прибабахом. Другие-то и не вешаются, верно?

Но мрачные мысли не отпускали, и особенно изводило чувство, что Тагиров чего-то не понял, не увидел явного. Задумавшись, он толкнул дверь хозяйственного магазина – надо было пополнить запас мыла, изведенный после яростного мытья. Прищурился, зайдя в прохладный полумрак.

И сразу услышал ЕЕ смех. Ольга Андреевна стояла у прилавка и болтала с продавщицей. На ней было легкомысленное летнее платье, открывавшее покрытые нежным загаром плечи, и какие-то несерьезные шлепанцы на стройных ножках, больше подходящие для восьмиклассницы на курорте, а не для супруги грозного полковника в гарнизоне.

Продавщица заметила Тагирова, спросила:

– Вам чего, молодой человек?

Ольга Андреевна оглянулась, радостно всплеснула голыми тонкими руками:

– Ой, это же мой лейтенант! Вот, Раечка, рекомендую: весьма незаурядный юноша, и приятный во всех отношениях.