– В тот день, когда Ханин повесился, мы с тобой в одном автобусе ехали, а на разводе тебя не было. Где ты был два часа, а? Почему предсмертная записка печатными буквами написана, с ошибками? Кто ее писал? Отвечай!

Сапогом – в печень. Начальник склада охнул, повалился набок. Галя взвизгнула, но с места не тронулась.

Марат вынул конверт, захлестал по щекам:

– Мне Примачук все написал! За что деньги с тебя Ханин тянул, а? Куда ворованное оружие дел, козел?

Петя побледнел, сел ровно. Прохрипел:

– Все, хватит. Скажу. Все скажу.

Марат отступил на шаг. Сердце колотилось, стучало в голову.

Вязьмин сидел, закрыв лицо ладонями.

– Марат, я… Я не знаю, как так вышло. Бес попутал. Деньги, чтоб им ни дна, ни покрышки! Жадность моя. Все мало, мало…

– Ага. Это деньги пацана в петлю засунули? Или ты?

– Я… Но и без них не обошлось. Ханин мне выбора не дал – шантажировал. Я подумал: сейчас дам, потом ему понравится – еще потребует. Всю жизнь страх висеть будет, что заложит он меня.

Прапорщик вдохнул и заговорил с надрывом:

– Понимаешь, устал я от всего. Думал, поднимусь нормально, бабла накоплю и свалю из армии. Домик купим, заживем по-человечески. Мы же с ней, – Петя кивнул на Галю, – расписаться решили. Детишек завести. Эх…

Галя ойкнула и завыла в голос.

Лейтенант поморщился:

– Утихомирь ее – сейчас весь дом сбежится. Я зайду, что ли.

Тагиров прошел на заставленную бутылками и мешками сухой картошки кухню. Присел, закурил. Вязьмин что-то тихо бормотал в коридоре, успокаивал. Потом вошли оба – Петя, бледный и трезвый. Шмыгающая носом Галина встала у входа, кутаясь в халат. Прапорщик тоже закурил, сказал:

– Я даже рад, что так вышло. Ханин ко мне каждую ночь приходил. Я уже сам начал про петлю задумываться. Спать не могу: глаза закрою – Ханин стоит: «Может, не надо с утра пить-то, товарищ прапорщик?» А я говорю: мол, надо за благополучное разрешение проблемы и за дембель твой, за счастье с Наташкой. Деньги ему отдал, чтобы успокоился. Потом, конечно, забрал из кармана. В «чамбуре» снотворное размешал… Натворил – теперь не отмолить. Никчемный я человек. Когда с Галкой познакомился – думал, вот оно, счастье! А значит, не смог удержать. Сам и виноват.

Сидели, молчали. Шебуршали под плинтусом тараканы, какую-то песню орали на улице ночные гуляки. Тикал будильник.

Марат вдруг почувствовал жуткую усталость. И жалость к этим глупым, жадным, несчастным людям.

– Короче, сделаем так. Завтра с утра идешь к прокурору. Один. Все рассказываешь, как было. Про меня и что сейчас случилось – ни слова.

Ну, и в батальоне характеристики нормальные напишем. Должно помочь – получишь по минимуму. Ложитесь спать, и я пошел.

Встал, пошел из кухни. Прапорщик выпучил глаза, не веря. Галина рухнула на колени, обхватила ноги лейтенанта:

– А-а-а, миленький! Спасибо тебе, спасибо…

– Встань, блин! Отцепись! Вон Петю – дурака своего – обнимай: долго еще не придется.

Открыл входную дверь, обернулся:

– Вязьмин, у тебя времени – до двенадцати часов дня. Если не пойдешь к Пименову – пожалеешь.

– Да куда я денусь?

Тагиров сбежал по ступенькам, успокаивая себя. Точно – некуда. Заграничные паспорта хранятся в сейфе начальника штаба – без них на границу не сунешься. Не в степь же ему бежать?

Прошел, разделся. Рухнул в кровать и мгновенно заснул.

Через час дверь в квартире этажом выше тихо открылась, кто-то осторожно начал спускаться по лестнице, замирая при каждом шорохе…

Немытое окно освещалось уличным фонарем наполовину. Мутно-серый, как самогон, свет заползал в комнату и размазывался по полу неряшливым пятном.

Ольга Андреевна стояла у двери, замерев; думала о чем-то трудном. Потом отчаянно тряхнула рыжей копной. Ловко вытащила заколки – высокая прическа рассыпалась по плечам. Изогнулась, расстегнула застежки, скинула туфельки на высоких каблуках. Вжикнула молнией, вывернулась из обтягивающего длинного зеленого платья. Забелела в темноте трусиками и чашками бюстгальтера. Проскользнула гибкой тенью, легла рядом, на подставленную Маратом руку. Прерывисто задышала, прошептала:

– Только не будем торопиться, хорошо?

Марат прохрипел пересохшим горлом:

– Конечно, маленькая. Теперь-то куда торопиться? Вся жизнь впереди. – Правда-правда? – потянулась мягкими губами. И отстранилась, сжалась – противно задребезжал телефон.

Марат умоляюще протянул руку, чтобы погладить ее нежную кожу, успокоить, – отрицательно покачала головой. Скользнула с кровати, нырнула в лужу серого света. И исчезла.

– Бззз! Бззз!

Тагиров проснулся, рывком сел на кровати.

– Бззз! Бззз!

Вскочил, поковылял непослушными со сна ногами, больно ушибся о ножку кровати. Матерясь, схватил трубку прыгающего от нетерпения на тумбочке в прихожей телефона.

– Лейтенант Тагиров.

– Товарищ лейтенант, тревога! Автобус пойдет через пятнадцать минут от Дома офицеров.

– Черт! Который час?

– Четыре тридцать пять.

– Чего случилось-то?

Не отвечая, дежурный отключился. Марат, зевая, вернулся в свою комнату, тупо уставился на световое пятно на полу. Сон, такой яркий и натуральный, растворялся, оставляя странное, щемящее и сладкое одновременно чувство утраты. С улицы послышались звонкие на морозе хлопки дверей – самые пунктуальные офицеры уже потянулись к местам сбора.

* * *

– Про меня что-нибудь говорил лейтенанту?

Вязьмин энергично замотал головой:

– Нет, конечно.

– А что ты сказал про оружие?

– Ничего. Не обсуждали этого. Вот те крест!

– Верю, верю. Не дергайся, сейчас порешаем все.

Прапорщик посмотрел на собеседника с испугом и надеждой, сказал:

– Невозможно это. Тагиров только до полудня будет ждать, потом сам прокурору скажет – и трындец. Времени вообще нету.

– Думаю, сейчас не до тебя. Весь гарнизон по тревоге подняли. Уверен: до вечера не хватятся. Успеем. Так, командировочное удостоверение и загранпаспорт тебе организуем.

– А как ты сможешь?!

– Каком кверху. Не вздумай домой возвращаться, никаких глупых прощаний с Галкой твоей! Ты и так напорол выше крыши. Немедленно на станцию, первым поездом до Улан-Батора, там сразу – пересадка и в Союз. Товар тебе сейчас дам – через границу протащишь, продашь. Денег хватит. Потом тебя найдут, еще помогут.