– Да, так оно и есть.

Дафна обернулась. Джон стоял, прислонившись к дверномукосяку, и наблюдал за ней. Ее охватило очень странное чувство. Накануне вечеромон подобрал ее на дороге, а теперь вдруг оказался у нее на кухне. Лесоруб,совершенно незнакомый мужчина, и все же в нем было что-то притягательное. Дафнаодновременно испытывала и влечение к нему, и в то же время страх, но, сноваотвернувшись, она поняла, что причина страха не в нем, а в ней самой. Словночувствуя ее смущение, он вышел из кухни в гостиную и ждал ее там на диване.

– Может, разжечь камин?

Ее реакция была немедленной, и он увидел ужас в ее глазах.

– Нет! – И, поняв, что нечаянно выдала ему сокровенное,Дафна тут же добавила: – Тут становится слишком жарко. Я обычно не топлю его.

– Ну и ладно.

Необычный человек. Он словно улавливал ее мысли раньше, чемДафна их высказывала, будто видел то, чего не видели другие. Дафну это слегкасмущало, но в то же время очень помогало в общении.

– Вы боитесь огня?

Вопрос был задан очень просто, мягким тоном. Дафна сначалаторопливо замотала головой, а потом посмотрела на него и утвердительно кивнула.Она поставила чашки с кофе на стол и стояла перед ним.

– Мой муж и дочь погибли во время пожара.

До сих пор она никому не говорила об этом. Джон взглянул нанее, словно хотел обнять. Его добрые серые глаза смотрели очень пристально.

– Вы там тоже были? – мягко спросил он.

Дафна кивнула, и на глазах у нее выступили слезы. Онапоспешно отвернулась и не глядя подала ему чашку. Но взгляд его оставалсявопрошающим.

– И ваш маленький сын тоже?

Она вздохнула.

– Тогда я была беременна, но не знала этого. Напротяжении следующих двух месяцев они давали мне столько лекарств... отожогов... инфекции... успокаивающие... антибиотики... Когда я узнала, чтобеременна, было уже поздно. Поэтому Эндрю родился глухим.

– Вам обоим повезло, что вы остались живы.

Теперь он лучше понимал, почему она чувствует такуюответственность за Эндрю и как трудно ей было отдать его в интернат.

– Жизнь странная штука. – Он оперся о спинку дивана,кофейная чашка казалась миниатюрной в его ладони. – Знаешь, Дафна, иногдапроисходящее кажется совершенно бессмысленным.

Она удивилась, что он запомнил ее имя.

– Я потерял жену пятнадцать лет назад, она погибла в автокатастрофе,в гололед, Это была замечательная женщина, все в городке любили ее. – Его голосстих, а глаза стали чистыми, как утреннее небо. – Я этого до сих пор не могупонять. На свете столько плохих людей. Почему погибла она?

– Я так же думала о Джеффе.

По прошествии пяти долгих, одиноких лет Дафна впервые скем-то заговорила о нем, но она внезапно почувствовала необходимость открытьсяэтому незнакомцу.

– Мы были так счастливы.

Когда она это говорила, в ее глазах не было слез, а скорееизумление. Джон внимательно наблюдал за ней.

– Вы долго прожили вместе?

– Четыре с половиной года.

Он кивнул:

– Мы с Салли прожили девятнадцать. Нам было повосемнадцать, когда мы поженились. – Он улыбнулся. – Мы были просто детьми, обатяжело трудились, какое-то время голодали, потом дела пошли лучше, жизньналадилась. Она стала как бы частью меня. Мне было чертовски тяжело, когда я еепотерял.

Теперь глаза Дафны утешали его.

– Мне тоже, когда я потеряла Джеффа. Мне кажется, чтооколо года я пребывала в каком-то оцепенении. Пока у меня не появился Эндрю. –Она улыбнулась. – Я была с ним так занята, что об этом уже не думала, разве чтоиногда... ночью. – Дафна тихо вздохнула. – А у вас были дети, Джон?

Так непривычно было произносить его имя и слышать из его устсвое.

– Нет. Никогда. Сначала нам не хотелось. Мы не хотелибыть как другие, как наши ровесники, которые переженились после школы,понарожали за три года по четверо детей, а потом только жаловались и ссорилисьдруг с другом. Мы же решили в первые несколько лет не иметь детей, а потомподумали, что нам и так хорошо. Я в самом деле никогда об этом не жалел... покаона не погибла. Тебе повезло, что у тебя есть Эндрю.

– Я знаю. – Ее глаза засияли при мысли о дорогомребенке. – Иногда мне кажется, что он для меня значит даже больше, потомучто... потому что он... такой, какой есть.

– Ты боишься произносить это слово?

Его голос был таким добрым, таким ласковым, что ейзахотелось расплакаться или прильнуть лицом к его груди и дать себя обнять.

– Иногда. Я ненавижу то, что оно будет для негозначить.

– Ему надо немного больше стараться, на авосьрассчитывать уже не придется. От этого он, возможно, станет лучше и сильнее,надеюсь, так оно и будет. Я думаю, что пережитые испытания именно так повлиялина тебя. Легкий путь не всегда самый лучший, Дафна. Посмотри на людей, которыхты уважаешь, – это, как правило, те, кто шел по трудным дорогам, многое пережили выстрадал. Те, кто ищет легких путей, гроша ломаного не стоят. Достойны жевнимания люди, взбирающиеся на вершину, несмотря на ушибы, исцарапанное лицо икровоточащие ноги. Может, это зрелище не из приятных, но таким может быть путьтвоего ребенка.

– Я бы не хотела для него такого пути.

– Конечно. А кто хочет? Но он его одолеет. И ты тоже.

Дафна задумчиво посмотрела на него. Их взгляды встретились.

– Чем ты занималась до того, как поселилась в этомбревенчатом домишке?

Она на мгновение задумалась, вспоминая прошедшие пять лет.

– Заботилась об Эндрю.

– А что будешь делать теперь, когда он в школе?

– Я еще не знаю. Я раньше работала в журнале, но этобыло давно.

– Тебе это нравилось?

Дафна чуть задумалась и кивнула:

– Да. Но я была гораздо моложе. Я не уверена, чтотеперь это мне будет так же нравиться. Работа казалась мне интересной, когда ябыла замужем за Джеффри, но это было так давно... – Она улыбнулась ему,чувствуя себя ужасно старой. – Мне тогда было всего двадцать четыре.

– А теперь тебе сколько? – усмехнулся Джон. – Двадцатьпять? Двадцать шесть?

– Двадцать девять. – Дафна произнесла это оченьторжественно, и он рассмеялся.

– Ну конечно. Я и не думал, что ты такая старая. Мне,дорогая моя, пятьдесят два. Двадцать девять – это для меня детский возраст.

Пожалуй, он на столько и выглядел. Но годы только добавлялиему достоинств, как хорошему коньяку.