Девушка в конце концов выбрала несколько фоторамок, которые, на мой взгляд, были ужасны. Глядя на них даже близко подходить не хотелось, чтобы случайно не посадить огромную занозу. Однако Николь всё устраивало. Я уже собиралась расплатиться, но выяснилось, что у меня нет мелких денег — все они ушли на метро — и остались только пятитысячные купюры. Казалось бы, ерунда, но я видела, как они сверлили меня глазами. Я уже готова была развернуться и убежать, чего со мной никогда не случалось, но Николь нашла деньги и мы, наконец, ушли. Она долго прощалась с Пашиным отцом, обещая заглянуть к ним ещё. Паша проводил нас до метро. Они долго шептались о чём-то с Николь, держась за руки, и я видела, как девушка то и дело краснела и улыбалась. Потом он обнял её и аккуратно поцеловал в макушку. Николь оттолкнула его и побежала ко мне. Паша послал ей вслед воздушный поцелуй, улыбнулся и ушёл.

— То есть за мотоциклом он не поедет? — на всякий случай уточнила я, но все ещё смущённая девушка ничего не ответила.

Её водитель встретил нас у самого метро. Мы доехали до моего дома, обсуждая сегодняшний день. Николь согласилась, что неприязнь Паши и его отца ко мне, мягко говоря, странная. Я попросила её поговорить с Пашей о его прошлом, причём как можно подробнее про ту его часть, где началась ненависть к состоятельным людям. Николь, конечно, не могла ничего гарантировать, но я убедила её, что это необходимо.

— Ты не сможешь вечно от него скрываться. Неправильно строить отношения на вранье, посту даже небольшом.

У дома я попрощалась с ней и поспешила зайти в подъезд. Волнение сново охватило меня, и ноги подкашивались сами собой. Еле-еле дойдя до дверей квартиры, я буквально упала на руки брата, с немым вопросом глядя ему в глаза. Но Саша покачал головой, как всегда поняв меня и без слов.

— Он всё ещё не объявился.

Весь оставшийся вечер я ходила потерянная. Не могла есть, читать, даже слушать музыку. Буквально всё напоминало мне о Роме. Я пыталась отвлечься, не прокручивать в голове все возможные и ужасные ситуации, но ничего не получалось. Саша спрашивал меня про Пашу, тормошил, заставлял говорить, но я постоянно, ежеминутно возвращалась в мыслях к Роме. Он за пару дней успел стать для меня незаменимым. Я больше не могла представить себе жизни без него.

Пару раз в мои мысли закрадывалась одна, совершенно отчаянная. Мысль о том, что он испугался. Просто испугался своего признания. И сбежал. И никогда больше не вернётся. И я всю жизнь буду лишь вспоминать о нескольких днях тепла и счастья, которые он подарил мне. И никогда не смогу никого полюбить так же, как, наверное, уже полюбила его. Ведь именно так называется чувство, когда без человека не можешь дышать?

Я пыталась прогнать эту мысль, но она возвращалась, с каждым разом всё сильнее вгоняя меня в состояние какой-то апатии. Я не отвечала на оклики родных, и мама уже пару раз подходила ко мне, чтобы проверить температуру. Но все было в порядке, и они не догадывались, почему я такая. Все, кроме Саши.

Саша весь вечер не отходил от меня. Тихо, понимающе обнимал, рассказывал глупые смешные истории, но я не могла засмеяться, потому что вместо смеха наружу просился плачь. Наверное, так выглядит ломка. И плохо так зависеть от человека. Но я была согласна на всё, лишь бы он вернулся. А Саша всё чаще заводил разговор о Роме. И всё вообще говорил, что он странно себя ведёт, и что, возможно, стоит отказаться от его помощи, потому что нельзя доверить мою жизнь человеку, который может просто пропасть неизвестно куда.

— Ты заслуживаешь лучшего, — повторял он, заглядывая в моё почти неживое лицо. — Ты заслуживаешь самого лучшего. Возможно, нам стоит найти кого-то другого.

И я не могла понять этих слов, этого взгляда. Впервые в жизни я не понимала Сашу, и если бы не тоска, я бы очень этого испугалась. Это было похоже на ревность, но не могло ей быть, потому что мы брат и сестра. Самые близкие люди на свете. Но если это и было что-то другое, то, значит, этому чувству вовсе нет названия.

Вечером, часов в одиннадцать, по всей квартире раздался звонок. Он оглушил меня на пару секунд, перед тем, как я бросилась в прихожую. На пороге стоял Рома и смотрел только на меня. Кажется, он что-то говорил родителям, Саше, распекавшим его на чем свет стоит, но его взгляд полностью принадлежал мне. И я, видимо, что-то почувствовав, кинулась защищать его, едва не крича на своих родителей. Ведь он и вправду не их раб, у него могут быть свои дела, свои проблемы, которые нужно решить. Я взяла его за руку и потащила к себе в комнату, бормоча что-то вроде "Он будет жить со мной, потому что вы все очень злые". Когда я заперла за нами дверь, Рома едва слышно прошептал "спасибо", обнял меня, но тут же потерял равновесие и опустился на пол. Я помогла ему прилечь на кровать, сама села рядом, не в силах оторваться от его лица. Глаза прикрыты, под ними легли большие тени. На лбу едва заметный росчерк морщинок, которых не было ещё вчера. Крылья носа подрагивают, когда он тяжело вздыхает, а из разбитого уголка губ несильно течёт кровь. Я вытираю её большим пальцем, и он открывает глаза. В них — что-то, что делает их глубже. То ли отсвет настольной лампы, то ли боль.

— Ты…

Он пытается что-то сказать, но я качаю головой и останавливаю его.

— Стой. Не надо. Я не хочу этого, — мне тяжело говорить, горло сдавливает невысказанная тревога, но я должна сказать, спросить… Рома смотрит молча, пристально, как всегда. — Скажи мне только одно. Только одно, и я не буду тебя допрашивать. Это из-за того… Из-за того, что ты вчера мне сказал? Ты… Ты берёшь свои слова назад?

Голос все-таки предаёт меня и жалобно ломается.

— Алёна!.. — начинает парень, приподнимаясь, но я отстраняюсь.

— Да или нет?!

— Нет, нет, нет, тысячу раз нет! — он берет моё лицо в ладони и крепко сжимает. — Ни за что на свете!

Силы, удерживавшие меня весь день, растворяются где-то в горле, и я утыкаюсь ему в грудь, не сдерживая рыдания. Он только гладит меня по голове, шепчет что-то невпопад