За второй дверью был санузел — весь какой-то деревянно-бордовый, с закутком сауны и пушистыми красными полотенцами.

— Симпатично! — оценила я.

— Отличный домик! — согласился Берти. — Один мой друг недавно купил похожий в Скалистых горах. Собственно, к нему в гости я и ездил. Там, правда, все-таки случается лето: зеленая трава, смешные коровки с замшевыми бирками в ушах, пастушки в рогатых шляпах с губными гармошками… Мой друг называет это «оптимистичным беспределом» и в основном сидит взаперти, обложившись книгами, как амулетами от сглаза. И выходит гулять только ночью в надежде напороться на какой-нибудь ужас ужасный.

— Почему? Он охотник на нечисть?

— Не-а. Наоборот: ученый-социофоб, который только с нечистью и дружит.

— Раз он твой приятель — это многое объясняет, — фыркнула я.

Метель не успокоилась до самого вечера. И вечером не успокоилась тоже. Нам не оставалось ничего, кроме как заночевать в хижине.

— Я ни разу в жизни не спала на печке, — призналась я, пока мы ужинали копченым осетром — бывший хозяин избушки держал запасы отличной рыбы в леднике под домом, куда вел хорошенький люк в полу. — Я вообще не уверена, что в Шолохе есть печи. Для меня это какое-то глубоко сказочное понятие. Камины — да. Трубы с горячей водой, конечно же. Кристалльные обогреватели, жар-ширмы и старые добрые грелки. Но печи!..

Я с интересом осмотрела избяную лежанку. Шторка над ней превращала спальное место будто в отдельную комнатку.

— Тогда уступлю козырное место тебе, так и быть, — горько вздохнул Голден-Халла, о котором за последние семь часов я узнала многое — мы болтали почти без остановки, у снуи аж уши в трубочки свернулись. — Только обещай провести ночь с пользой: посмотреть самые интересные сны из всего ассортимента вселенной, договорились?

— Договорились, — серьезно пообещала я.

Валяться на печи и впрямь оказалось просто восхитительно.

Особенно мне нравилось прикладывать свои босые розовые пятки к изразцовой трубе: упоительно теплой и приятно глянцевой.

А пестрые пледы с длинными кистями пробудили во мне какую-то невиданную генетическую память… Не пойми с каких времен: ведь мои предки явно не были теми, кто спал на печи — ни за срединниками, ни за людьми шэрхен таких традиций не водилось. Но, может, когда-то и где-то кто-то экспериментировал — интереса ради. И отголосок этого «кого-то» проснулся во мне теперь и почти мурлыкал, озаренный невиданный уютом.

За окнами выло.

Снуи, которого его снежная природа заставляла держаться подальше от жара, прикорнул в леднике, под охраной стеклянных рыбьих взглядов. Даже отсюда было слышно, как иногда он звеняще вздыхает и причмокивает во сне. А Берти лег на сдвинутых лавках, обсыпанный подушками, как иджикаянский султан.

Я всё никак не могла уснуть. Ворочалась так и эдак, прикидывала, как там сейчас в Шолохе.

Скорее всего, уже выстрелил первый залп майской жары: друзья наверняка успели съездить разок на море — Дахху как всегда наглотался воды, ныряя за ракушками; Кадия пару раз получила по лбу своим же сёрфом; Мелисандр склеил какую-нибудь ундину, а Полынь так и сидит в кабинете, всякому солнцу предпочитая тайны… А когда я все-таки вырвусь из снежной ловушки, дома опять ливанут дожди: традиционный лесной потоп в преддверие лета, радость для клумб, лягушек и интровертов.

Но мне очень нравится, что я сейчас будто бы обманываю время. Везде весна, а у меня — три тонны снежных приключений. Как будто бы это не совсем моя жизнь, знаете. А кого-то другого.

Очень… освобождающее чувство.

Поняв, что из-за жары от печки мне хочется пить, я тихонько спрыгнула на пол и покралась к посудному шкафу: найти себе кружку.

Каково же было мое удивление, когда за наугад открытой навесной дверцей нашлась… целая армия пузырьков из-под травяного бальзама — того самого, о котором я недавно рассказывала в связи с отшельником-Травкёром.

Пустых пузырьков, минуточку. Они, разноформатные, усеивали каждую полку, очень плотно, наседая друг на друга, как толпа поскучневших селедок.

— Ого! — шепотом удивилась я. И спохватилась: дверцу-то лучше закрыть, ибо такая масса имеет тенденцию…

ЗВЯК-БДЫЩЩЩЩЩЩ.

…Бутылочки с диким звоном наперегонки посыпались на меня. Я сдавленно ойкнула и закрылась руками. Снуи вылетел из ледника, воинственно потрясая чьим-то оторванным плавником, Голден-Халла со своей лавки взлетел аж до потолка, как вспугнутый кошара, и мгновение спустя в прыжке сбил меня с ног.

Мы долетели до аж стены.

— Это еще зачем было?! — поразилась я, ничком лежа на ковре в ромбик.

— Не знаю, — честно сказал саусбериец, сладко зевнув. — Спросонья я хреново соображаю. А что, собственно, случилось?

Я спихнула его с себя, проползла метр до ближайшей из бутылочек и торжествующе продемонстрировала её (меж тем снуи, что-то ворча, удалился обратно под пол с плавником в обнимку: чувствую, завтра он будет ужасно пахнуть).

— Знаешь, попутчик, кажется, моя детективная чуйка сработала вперед мозга. И даже вперед тебя. Берти, я знаю, кто хозяин избушки! И почему надпись: «Для вас травяного ликера нет, хех!» выглядит такой неуместно-игривой.

Голден-Халла с хрустом потянулся, еще раз зевнул и тоже всё понял.

И действительно: человек не будет держать дома такое количество пустых бутылочек. Вот чокнутое существо с лисьим хвостиком — может. То есть сам Травкёр. Так сказать, на память о том, скольких он уже запугал.

— Так мы что, ограбили нечисть-рабовладельца? — присвистнул Берти.

— Мертвую нечисть, — поправила я. — Духи же сказали, что его душа покинула тело… Хотя. Вот прах!

Я вспомнила точную формулировку: «Его душа давно вне тела». А душа Травкера, как бы, в янтаре у него на шее — испокон веку. Что совсем не делает его мертвым.

— Какие же они жулики, это освобожденные рабы… — вздохнула я.

— Я бы предложил покинуть избушку как можно скорее, пока хозяин не вернулся, — задумчиво прикинул Берти. — С другой стороны, Ледяная Леди снаружи — это еще неприятней, чем парочка бед от злокозненного красноухого.

— Ждем утра, — согласилась я.

Потом попила прямо из-под крана (ну их, эти кружки), посмотрела, как Голден-Халла на всякий случай ставит на дверь ловушку, заползла обратно на печь и на сей раз сразу же вырубилась. Решил дело — засыпай смело, не иначе.

* * *

А проснулась я оттого, что свежий снег на крыше решил, что налюбовался небом как следует, и с шорохом-вздохом пришел в движение.

Его белая пушистая масса подползла к краю крыши и, поколебавшись, — эх, была не была! — мягко ухнула наземь. Я спрыгнула с лежанки, босыми ногами прошлепала к окну и отдернула шторы: окно оказалось завалено целиком, лишь слабый оттиск солнечного света пробивался сквозь зелено-красные стекла.