В идеальном мире меня бы любили все, вообще все, любой мимопроходящий чудак (как вы понимаете, это был бы весьма пугающий мир ошалелых фанатиков). В мире реальном приходится смирять аппетиты.

Но Берти… Расположение этого вдохновлённого я твердо намерена сохранить! И преумножить. Ну, если честно.

— Что, все-все свои грешки по очереди перебираешь? — саусбериец легонько толкнул меня локтем в бок и я встрепенулась.

Прах! За размышлениями я совсем забыла про задание!

— Я готов, — меж тем сказал Голден-Халла.

Сыщик присел на корточки перед замком и проникновенно зашептал, будто страшную сказку рассказывал:

— Я был вторым ребенком в семье, где родители очень долго думали перед каждым чадом: и с братом, и с сестрой у нас разница в пеплову дюжину лет. При этом старшего брата держали в ежовых рукавицах, к сестре, когда она появилась, относились уже с философским пофигизмом. Меня же, при всей нашей тотальной не-зажиточности, умудрились воспитать «тепличным цветком»: я рос очень толстым, прожорливым и одиноким. Впрочем, когда мать была беременна сестрой, родители спохватились, что со мной надо что-то делать: посадили на диету и загрузили делами. И вот, когда сестра появилась на свет, отец вручил мне накопленную сумму денег, чтобы я забрал в кондитерской торт — самый красивый, с заварным кремом и ягодами. Его макет стоял в витрине месяцами, и вся улица на него облизывалась, включая, конечно, меня. Но торт был ужасно дорогой, и, кажется, во всём портовом районе Саусборна мы были первыми бедняками, кто решился его заказать… В тот день мать возвращалась из лазарета, к нам должны были прийти два десятка соседей, и, бредя к кондитеру, я уже высчитал, что таким образом каждому гостю достанется всего-то по сто граммов торта… А это так мало! В общем, на обратном пути я завернул в тихий переулок и сам сожрал этот торт. Почти весь. А потом побил сам себя булыжником и, охая, приплелся домой: якобы на меня напали хулиганы. Конечно, все всё поняли. Более того, я с ужасом догадался, что мой отец с самого начала планировал это задание как проверку. Которую я завалил. Каждому гостю он говорил: «Торта не будет, а почему — спросите у Бертрама». И каждому я рассказывал про хулиганов. Это было просто ужасно, особенно с учетом того, что я сжевал пеплов крем так быстро, что весь вечер потом икал. Вы вообще представляете, каково врать про хулиганов, икая при этом и всё еще чувствуя привкус малины на языке? В окружении двух десятков голодных гостей… Ненавижу тот день. Мне невыносимо стыдно.

Берти поморщился, вздохнул и поглубже спрятал руки в карманы брюк.

— А малину-то ты ешь теперь? — сочувственно поинтересовалась я.

— Ем, конечно. Витамины, все дела. Да и торты поглощаю с удовольствием… Но ты не думай: это ни в коем случае не умаляет степень моего раскаяния!

Я серьезно кивнула. Верю. Меж тем, пришло время моей истории.

Поморщившись, я скороговоркой отбарабанила:

— Когда я училась в школе, нас принудительно рассаживали по партам. И передо мной всегда сидела одна и та же девчонка, с которой мы никак не общались — не дружили, не враждовали, ничего. Просто мирно соседствовали. Ровно до того дня, пока на уроке рукоделия я не потянулась вперед и огромными ножницами не оттяпала ей косу. А коса у нее, надо сказать, была шикарная, до попы. Визг мгновенно поднялся такой, что, думаю, даже в Норшвайне услышали… Все страшно перепугались. Меня с этими ножницами мгновенно окружили, как террористку, и начали требовать объяснения: почему? Почему я это сделала?! Я, как болванчик, повторяла: «не знаю», но они не принимали такой ответ. И тогда я начала врать, придумывая историю, которая бы понравилась им. Так, я сказала, что видела, как эта девочка делает нечто очень-очень плохое, отвратительное, но я — «не стукач», поэтому не донесла на нее, а «взяла правосудие в свои руки». А почему у меня такое глупое правосудие — ну так я же подросток, что с меня взять… И, короче, прикинь, Берти: я угадала. Та девочка и впрямь сделала что-то не очень хорошее — у нее аж вся кровь с лица схлынула при моих наобум-словах. Я не знаю, что именно, из неё учителя это вытянули, а нам, естественно, не сказали. Но в итоге её даже из школы выгнали… Всем было интересно, за что, одноклассники спрашивали меня, а я в панике продолжала давить на то, что я «не стукач», мол. В итоге меня сначала наказали — за косу — а потом наградили — «за правду». До конца учебы все думали, что я жутко «смелая» и «принципиальная». А что с девочкой стало — не знаю.

Замок с усиками хехекнул и растворился в воздухе… Берти Голден-Халла задумчиво смотрел на меня.

— Хм. А зачем ты все-таки отрезала ей косу? — спросил он. — Мстила? Завидовала?

— В том-то и беда, что нет… — я поморщилась. — Мне просто стало интересно, во что это выльется.

— Э-э-э, — сказал сыщик. — И часто тебе становится интересно?

Я только вздохнула. Я правда не знала, что меня тогда подтолкнуло. Наверное, если б знала, было бы не так стыдно. Потому что сделать гадость и развить её до драмы просто так — это совсем тоскливо. Кристалльно-жуткий пример подростковой жестокости, помноженной на любопытство и безнаказанность.

Какое-то время мы с сыщиком подавленно молчали.

— Хей, ну не грусти, попутчица. Некрасиво вышло, конечно, но её исключение из школы — это уже не твоя вина. Кори себя только за ножницы! — от души посоветовал Берти.

А потом вдруг спохватился и, покосившись на меня, стал энергично, без комментариев запихивать свой рыжий хвост под ворот свитера. Подальше от злодейки. Я посмотрела на его наигранную панику и, не выдержав, рассмеялась.

Смех отразился ото льда и воды, запрыгал по камешкам, будто мячик… Пространство Слепка осознало, что оно непривычно пусто, а значит, смысла в нем больше нет — и поспешило плюнуть нами обратно в реальный мир — как косточкой от снежной хурмы.

* * *

Как выяснилось, наше ментальное путешествие по зоне заклятий продлилось несколько часов. Со Слепками всегда так — этим они похожи на сны.

На сей раз избушка была очевидна пуста…

Освобожденные духи мгновенно смылись, не задержавшись даже для прощания. Наверное, жутко соскучились по свободе. Хотя свобода эта казалась весьма сомнительной: даже сквозь плотно-зашторенное окно было слышно, как страшно воет метель.

Я не успела очнуться, а уже нарвалась на нежности от снуи: маленькая феечка, видимо, очень волновалась оттого, что ее спутники двумя сломанными куклами валялись на ковре столь долгое время.

— Ну, будет, будет! — в немного крестьянском стиле (обстановка обязывала), бормотала я.

Берти меж тем уже поднялся, отряхнулся, как пес, и сунул свой любопытный нос во все неизученные прежде углы помещения. За одной из двух дверей хижины обнаружилась кладовка, набитая едой.

— Хм, вопреки словам духов, не так давно хозяин исчез, получается… — протянул Голден-Халла. — Ничего не успело испортиться.