Напротив, мы втянулись в процесс. Мы самозабвенно пыхтели, сопели и потели, разрабатывая неизвестную ранее мышцу между подмышкой и тазом, начисто забыв, что привычная нагрузка в последние несколько лет сводилась к отжатию одной ногой педали газа в автомобиле и высеканию интеллектуальных искр тремя пальцами на клавиатуре компьютера. К сожалению, ситуацию усугубляли заводная музыка, крики тренера, бешеная активность собравшихся женщин и наивная вера в собственные безграничные возможности.

После того занятия я минут десять провела, в одиночестве сидя в пустом зале на полу, тупо глядя на собственные шнурки. Домой пришла в бахилах, так и не сняв их на выходе из клуба. Про подругу я вспомнила наутро. Мысль о том, что она в позе сломанного стула так и осталась сидеть в раздевалке, была невыносима. Еще более невыносимой была боль, пронизывающая все тело. С постели невозможно было встать, из нее можно было только выпасть. Любимый, не раз становившийся свидетелем моих закидонов, на этот раз в онемении проследил за существом, ползущим по паркету в сторону ванной. Из сострадания он подпихнул ногой мои застрявшие в дверях конечности, и я осталась один на один с трудностями жизни. Покорение унитаза осуществилось только с третьей попытки и все равно оказалось компромиссом, поскольку в такой позе можно было находиться только от отчаяния или за очень большие деньги. У меня не было сил сплюнуть воду, почистив зубы. Даже ресницы я красила с тихим воем… Подруга не подходила к телефону три дня.

На следующее занятие мы пришли через неделю. «Никаких силовых нагрузок!» – строго сказали мы на входе. На нас посмотрели с жалостью и отправили на растяжку. Здесь все было принципиально иначе. Тихая расслабляющая музыка, чудный тренер и все те же женщины с суровыми и сосредоточенными лицами. Но история опять повторилась. Мы начали с невинных наклонов ушей к плечам, а закончили попыткой сесть на поперечный шпагат…

Наутро я опять ползла по полу в ванную. К не утихшим еще болям после силовых тренировок добавились новые боли от растяжки. Все было настолько плохо, что на деловых встречах и совещаниях я не могла сдержать стонов, охала садясь и ахала вставая. Вечером я не смогла забраться к друзьям в машину. Ни со второй, ни с третьей попытки нога не поднималась до высоты порожка, спина не сгибалась, а растопыренные клешни просто не проходили в дверь. Любимый попытался отвлечь потрясенных приятелей от зрелища раздавленного ракообразного, упорно ползущего мимо машины, и наскоро состряпал историю о том, как на днях своими глазами видел на остановке Шарон Стоун. Под шумок толкнул меня на заднее сиденье, и друзья, с подозрением поглядывая на меня, а после прекрасной истории – и на любимого, повезли нас в ресторан.

Весь вечер я пила только воду, потому что способности жевать, глотать и разговаривать я временно лишилась, а когда мочевой пузырь превратился в аквариум, попросила любимого проводить меня в дамскую комнату. Через полчаса мы вернулись оттуда красные, растрепанные и запыхавшиеся и поняли, что на некоторое время придется прервать дипломатические связи с друзьями. Объяснять, что вместо «этого самого» мы просто пытались помочь мне в одном нехитром деле, было бессмысленно. С нами бы вообще перестали общаться. Мы промолчали…

В третий раз, рассматривая расписание, мы с подругой выбрали, как нам казалось, самое безобидное – йогу. Я воодушевилась. Прекрасная восточная практика, совершенство не только тела, но и души… Мы пришли в зал. Начиналось все очень хорошо. Мы постояли, посмотрели в потолок, подумали о своем теле, подышали животом. Однако и здесь не все карты сдавали в первом действии. Через полчаса, старательно выполняя распоряжения инструктора, я обнаружила себя в позе «четыре узла на одной веревке», с позвоночником, свернувшимся в горный серпантин. Для полноты ощущений очаровательная девушка предлагала еще и подышать в этой позе – «глубоко, спокойно и вдумчиво». Подруга, у которой нос застрял под пяткой, заржала, на нас зашикали. Здесь все было очень серьезно, все смотрели внутрь себя, и наше отчаянное жизнелюбие раздражало практикующих. Мы постарались собраться и не портить атмосферу дзен.

Занятие продолжалось. Гипнотическим голосом девушка-инструктор предлагала нам изогнуться корпусом на 180 градусов и просунуть шею между пальцами ног. Под нежную музыку я сворачивалась в кольца и неожиданно встречалась с собственной задницей. Я дышала носом, животом и… неважно, чем еще. В обычной жизни мне и в голову не приходило, что этим местом можно дышать. Я высовывала язык на грудь и рычала, исторгая весь негатив, накопленный за долгие годы бессмысленного и агрессивного существования, я смотрела на пламя свечи, вызывая слезы и заставляя невидимое внутреннее тело очиститься и омыться. Я бы полжизни отдала, чтобы записать все это на видеокамеру и после занятия посмотреть на выражение своего лица, особенно когда я дышала… «ну неважно, чем». Асаны, то есть позы, становились все заковыристей, я уже была близка к самосожжению, как вдруг инструктор уложила нас всех на пол, выключила свет и сказала, что сейчас нам всем будет шавасана. Вот тут я забеспокоилась, вспоминая что-то о свальном грехе и массовых оргиях, но оказалось, что кружок практикующих йогов всего лишь устроился поспать на резиновых ковриках. Женский голос в темноте разговаривал с каждым моим пальцем, с каждой морщинкой, уговаривая их расслабиться и разгладиться, призывал покончить раз и навсегда со всем мировым злом, а в углу кто-то, очевидно, уже достигший нирваны, заразительно сопел и похрапывал.

Волшебство действовало еще какое-то время после завершения практики. Едва не сбившему меня на переходе таксисту я сказала с улыбкой: «Мир тебе…», пропустила пятерых покупателей вперед себя в кассу, а дерганому и уставшему после долгого трудового дня любимому предложила разделить со мной шавасану, в которую он и провалился, стоило мне сказать «привет!» его левому мизинцу.

Утро я начала с приветствий и пожеланий хорошего дня всем своим конечностям. Я от всей души верила в чудодейственную силу восточных практик и надеялась, что на этот раз легкой бабочкой сорвусь с кровати. Дудки! Поза «четырех узлов» не прошла даром для моего потрепанного в боях за здоровье организма. Теперь болела последняя, третья и самая слабо изученная группа мышц. Я вздохнула, застонала, скатилась на пол и уже привычным маршрутом поползла в сторону ванной комнаты. Любимый аккуратно перешагнул через меня, пожелал доброго утра и улыбнулся утреннему солнцу.

Прошло полгода. Я накачала такой пресс, что теперь могу открывать бутылки, зажав горлышко между своими кубиками. Я гнусь и растягиваюсь во всех направлениях, могу поддерживать приличную беседу, сидя на шпагате, а на йоге моя «собака мордой вниз» признана лучшей за всю историю клуба. У меня почти никогда почти ничего нигде не болит, я дышу животом и вижу третьим глазом. Не знаю, как это произошло, но после всех истязаний я стала выше, стройнее и добрее. Надолго ли – это другой вопрос.

Первые признаки того, что настала пора обратить на свое лицо самое пристальное внимание, проступили не в зеркале и не в глазах врагов. Фотография-улика из тех, про которые говорят, что они не льстят, сама собой выпала из альбома. Особенно обидно, что сделана она была в Париже и на ней всё, кроме меня, было прекрасно. Элегантные фасады зданий, синее небо столицы, белый гладкий голубь и мое сморщенное личико, из последних сил сияющее растерянной улыбкой. Я и так и сяк крутила распроклятый снимок, но, к сожалению, приходилось признать – я просто неважно выглядела. Сильно похудела, посерела, осунулась, щеки впали, с них сошли и свежий пушок, и румянец, и от носа ко рту пробежали две симметричные бороздки, в народе беспощадно именуемые морщинами.