Там с порога стало понятно, почему мы «отстой»… В просторной комнате и в прилегающих к ней помещениях стояли, сидели, грызли свой сыр и даже беседовали друг с другом… гигантские Микки-Маусы. Их было штук двадцать, и все они при нашем появлении одновременно повернули головы и уставились на нас немигающими нарисованными глазами. В кино в таких местах музыка обрывается и повисает зловещая пауза.

– Ну все, допрыгались, – зачем-то сказал любимый.

Я зажмурилась, надеясь, что, когда вновь открою глаза, сюрреалистическая картина рассосется сама собой, но ничего никуда не рассосалось. Двадцать Микки-Маусов продолжали оставаться на своих местах и явно с неприязнью и подозрением оглядывали пришельцев неизвестной породы.

– Ба! Да это ж наши! – внезапно заорала особо крупная особь и, путаясь в хвосте, поскакала к нам.

Тут уж мы с любимым молодыми тушканчиками отпрыгнули в сторону.

– Здорово, ребята, это я – Василий Семенович! – приподнимая мышиную морду с застывшей на ней идиотической улыбкой, радостно сообщил Микки-Маус.

– Архитектор? Начальник проекта? Уважаемый человек? – допытывался любимый, заглядывая под папье-маше и желая разоблачить самозванца.

– Да я это, я, – успокоил тот, сняв мышиную голову и оказавшись и вправду старым добрым знакомым. – Толян, Анютин муж, договорился с кем-то на складе и приволок эти костюмы. Да там еще навалом осталось. Пошли, подберем вам!

Я даже пискнуть ничего не успела…

Но боже, как же потом было весело! Как мы упирались и умоляли позволить нам остаться в цивильном и сохранить человеческий облик. Как мне пришелся впору мышиный костюм. Как в нем оказалось весело терять этот самый человеческий облик и забыть хотя бы на одну ночь, чего можно, а чего нельзя, если вам уже за десять. Как мы пели и плясали, какой хоровод в три ряда закрутили вокруг красавицы елки, как потом кто-то задел эту самую елку и она рухнула, придавив безвестную мышь. Позже, правда, безвестная мышь оказалась преподавателем филологии, очень хорошо подкованной в области русского непечатного слова. Как мы потом объявили пострадавшую главной мышью наступающего года, наскоро короновали и на руках носили вокруг праздничного стола…

Потом ненадолго в этом разгульном веселье наступила пауза. Вечер выходил на торжественную глиссаду. Приближалась полночь, все заволновались, отставили мышиные головы, зашуршали записками с пожеланиями, зазвенели бокалами, провожая старый год…

И вот, наконец, ударили кремлевские куранты. Что такого особенного происходит в этот момент? Я не знаю. Ведь земля не пересекает условной черты, как финиширующий спортсмен, и не ловит на экватор красную ленточку. Вертится себе и вертится в ледяной тиши вселенной.

Но здесь, в городской квартире, за накрытым праздничным столом, в обществе сумасшедших, но близких людей, в тот миг, когда с оттяжкой начал накидывать один за другим свои удары медный колокол, какая-то волна детского восторга поднялась в груди и встала в горле. Сердце учащенно билось, шампанское пенилось через край… Впереди лежала вся жизнь, полная надежд, взлетов, успехов, побед…

– Помогите!!! Помогите же мне, наконец! – раздалось вдруг из коридора.

Собравшиеся, растеряв возвышенную радость момента, переглянулись.

– Да вытащите меня отсюда! – надрывалось безвестное существо.

Все высыпали в коридор. Там, застряв поролоновым пузом в дверном проеме, висела и барахталась родная, отечественная, серая и чрезвычайно недовольная мышь.

– Что стоите! Вынимайте меня, говорю! – заорала она дурным басом. – Новый год наступил!!! Выпить же надо!

И словно вновь оркестр ударил по струнам, и праздник продолжался…

В первоначальном виде опубликовано в журнале l’Officiel

Вы знаете, о чем речь? Я знаю. Потому что однажды наша бравая компашка решила, что хватит ишачить, настало время жарить шашлык и веселиться. На импровизированной летучке было решено, что отдыхать в городской квартире – все равно что радоваться жизни в застрявшем между этажами грузовом лифте, поэтому все единогласно высказались за побег из цивилизации. Тут же нашлось подходящее место. В ста с лишним километрах от города, в густых лесах под деревней Козявкино. Никого не останавливало ни расстояние, ни полное отсутствие подробной информации. Напротив, мы все, ликуя, разбежались по домам собираться в путь-дорогу.

В назначенное время с котлом сырого мяса мы встали на краю МКАД. Под завистливыми взглядами чуявших наше мясо гаишников организовали «гусек», в самую дорогую и надежную машину поставили котел и тронулись. Мы ехали медленно и чинно, как мафия, хладнокровно игнорируя возмущение потока. Нас обогнала даже снегоуборочная машина с ковшом и прицепом. Нам было плевать, мы везли наш ужин на дачу, и ни о какой суете и поспешности не могло быть и речи.

Из шести машин на подъезде к деревне завязли две, три отказались самостоятельно прокладывать самоубийственную колею по целине, и все посмотрели на оставшийся в колонне джип. Дальнейшее напоминало спасение зайцев дедом Мазаем. Первым зайцем, естественно, стала Ее Величество Кастрюля, и только после того как она оказалась в безопасном месте и под присмотром ответственного человека, взялись за всех нас. Мы с любимым оказались в последней ходке и надеялись, что к моменту нашего приезда нас встретит теплый дом и вкусная еда. Как мы ошибались!

Выпав из машины в снег, мы присоединились к группе товарищей, которые молча курили, обступив покосившуюся хибару в три окна. Через несколько минут кто-то спросил, где хозяин этой постройки. В жидких кустах слева кто-то всхлипнул. Дело было плохо.

Однако зимние вечера коротки, солнце садилось, наматывать еще сто с лишним километров назад никто не собирался, поэтому мы выпили и остались. Потом, когда выпили еще раз, все очень обрадовались тому, что остались. После третьей некоторые вообще удивлялись, как мы могли столько лет объезжать стороной это славное местечко….

Для начала мы простили хозяина «дачи». Он, правда, еще некоторое время держался поближе к лесу – на всякий случай, хотя ему давно не о чем было беспокоиться. Оживленные свежим ветром и алкоголем, все с энтузиазмом занялись делом. Мы мгновенно распределили обязанности, кто-то взялся распаковывать провиант, кто-то принялся утаптывать снег перед домом, кто-то бросился собирать дрова и щепки для костра и печи, кто-то радостно сообщил, что нашел сразу много. Тут, правда опять появился хозяин и простонал: «Скоты, это забор! Забор не трогать!» Тем временем кто-то уже закапывал спиртное охлаждаться в снег, тут же кто-то ставил флажки над зарытым, инициативная группа вошла в постройку, и вскоре оттуда повалил густой пар, потом дым, потом опять пар, потом от удара чуть не вырвало окна, потом из трубы вылетел снаряд, и над полем раскрылся серебристый парашют фейерверка.

Солнце село, встала луна. Жаль, что никто не слышал тогда наших песен, не видел наших плясок, не пробовал нашего шашлыка под водочку! Ближе к ночи в джипе замерз термометр и показал плюс тридцать. Мы немедленно объявили пляжный сезон и стали уточками нырять в сугробы, показывая класс и поднимая фонтаны белой пыли. Потом были объявлены состязания – кто быстрее зароется в снег, кто быстрее откопается, кто первый кувырком пересечет картофельное поле, а кто красивее всех украсит своим телом большую сосну. Потом кто-то зачем-то заорал, что только что видел медведя, и мы, побросав свои игрушки, побежали угощать его шашлыком. Медведя мы, слава богу, не нашли, зато вычислили того, кто его «видел»… но тот вовремя соврал, что медведь был белый и теперь, если он не захочет, мы его никогда не найдем. Мы подумали, согласились, съели подарочный шашлык и затянули песню…