К утру птицы, пролетавшие над нашим бивуаком, могли видеть перерытое во всех направлениях поле и полуразвалившуюся хибару, из которой торчали чьи-то валенки. Наверное, птицам казалось, что в полях высадился инопланетный десант или оттаяли недобитые французы. Тем временем «французы» продирали глаза, выползали на свет божий, заново открывали для себя радости жизни и делились воспоминаниями о пережитом.

Оказывается, одни вчера все-таки встретили медведя, а другие явственно видели многотонный звездолет, сидели в нем и даже вроде немного покружили над поляной. Кто-то вспомнил, как ночью у хозяина проснулась ответственность и он, отловив очередного снежного человека, заносил его в список и заводил в дом. Список состоял из насечек на бревне, а из-за того, что «снеговики» норовили «еще разок сбегать к костру и допеть куплет» или покататься на звездолете, насечки множились и показывали, что количество гостей неуклонно приближается к полусотне.

Однако нас было значительно меньше, и мы были слабыми и деморализованными. Это стало очевидно, когда после затяжного завтрака самые крепкие все-таки встали на ноги и засобирались в обратный путь. Наш джип замер и превратился в мебель. Мы все впряглись в него, и теперь пролетающие птицы могли видеть, как группа интеллигентных людей изображала полуживых бурлаков на заметенных снегом просторах отчизны. Потом мы слабыми руками откапывали остальной транспорт и с удивлением обнаружили вместо трех легковушек четыре старых трактора и один… звездолет. Потом со скоростью 30 километров в час плелись по шоссе, моля судьбу, чтобы в тот день она не свела нас с гаишниками. Потом бóльшая часть отдыхавших неделю отлеживалась под покрывалами, хлебала аспирин и сосала лимоны, а кто-то сошел с ума, нарисовал медведя и начал рассылать его портрет по электронной почте.

Отдышавшись, мы признали свои ошибки. Нет, конечно, было страшно весело, и по счастью, все те, кто уехали, по списку вернулись домой. Однако, очевидно, дачу надо было выбирать потеплее, посвободнее, поближе – ее вообще надо было выбирать. Хозяина следовало втянуть в беседу о том о сем, когда фундамент строился, сколько комнат, есть ли печь, центральное отопление, магистральное электричество, розетки, соседи, дрова, газ, соль, спички, медведи…

В результате местом нашей следующей стоянки стал трехэтажный каменный особняк на границе МКАД. Там были автоматические ворота, теплый гараж, заасфальтированные дорожки к дому, лужайка с подогревом, немного снега под забором и три невысокие ухоженные елки. Бродя между ними с хрустальными бокалами красного вина, мы грустили, вспоминая кривой дом из фанеры и белого медведя…

Неудивительно, что через неделю мы опять потянулись в дорогу. Мы сделали очередные правильные выводы – на природе может быть холодно, вьюжно и снежно. Летний домик рассчитан на одного человека с собакой, а не на десять дармоедов в тулупах. До ближайшего села могут быть леса, поля и косогоры. Почты, магазины и автозаправки наверняка окажутся закрытыми, заколоченными или еще не построенными. Мобильные телефоны замерзнут, а ключи от всех машин провалятся под лед. Но все это не беда, если вы приехали сюда с дюжиной приятных вашему сердцу людей и желанием хорошо провести время. Тогда, даже если оттают замерзшие под Москвой французы, вам все равно будет хорошо!

Голова болела разнообразно. Мелко, пунктирно, пульсируя в висках, отдавая в затылок, сводя с ума и заставляя бросаться на родственников. Неделю я мрачно жевала таблетки, потом, обнаружив, что нашпигована анальгетиками, как праздничная индюшка травами, забеспокоилась. Через пару дней меня было невозможно отловить. Я забросила все дела и металась по дому с криками о смертельном и неизлечимом заболевании, срубившем меня во цвете лет, ненадолго затихала, распределяя между родственниками свое воображаемое имущество, потом, возопив: «Дудки вам! Все отдам народу!», бросалась вновь кружить по потолку.

Наконец любимому все это надоело, он сгреб меня в охапку и сунул в машину. Через час я узнала, что такое МРТ.

Вообще я «нормальный» человек. Я отправляюсь к врачу, только когда кто-нибудь из близких приставляет пистолет к моему виску, и все равно умудряюсь в последний момент сослаться на страшную занятость и увернуться. Особую изворотливость я проявляю по отношению к зубным врачам и гинекологам. Этих ребят я вычисляю даже в общественном транспорте. На самом деле мне нечем гордиться, я веду себя как дикарь, но ничего не могу с собой поделать. Врачи, самолеты и публичные выступления – мой черный меловой круг, который я пока могу преодолеть только со стаканом валерьянки или вовсе отказываюсь от борьбы и капитулирую.

Уже в предбаннике больничного кабинета я поняла, что здесь явно что-то не так. Еще ничего не было обнаружено в моей голове, а все уже подозрительно ласково улыбались, были вызывающе предупредительны, тихи и любезны. Я затравленно озиралась, но ничего явно угрожающего не видела. Ни человека с ружьем, ни смерти с косой. Правда, была еще одна неприметная дверка… За ней меня ждал мой новый друг – огромный, пластиковый, розовый, как подштанники, магнитный резонатор. В него-то я и должна была засунуть свою светлую голову, чтобы добрые люди в соседней комнате смогли с уверенностью сказать, разворуют неизвестные в ближайшее время мое наследство или нет.

– Пожалуйста, дорогая пациентка, устраивайтесь поудобнее, – с любезностью менеджера пятизвездочного отеля предложила медсестра в хрустящем крахмальном халате, нажала на кнопку, и из внутренностей МРТ выехали носилки.

И «дорогая», и «устраивайтесь», и уж точно «поудобней» звучало настолько неуместно, что у меня голова перестала болеть. Однако как только я собралась высказать совершенно здоровой на вид женщине все свои соображения на этот счет, оказалось, что мы с резонатором остались в одиночестве, мадемуазель улетучилась, и теперь происходящее напоминало сюжет фантастического фильма. Ученые, врачи и просто хорошие люди скопились по ту сторону стекла, с подозрением и опаской поглядывая внутрь, словно с минуты на минуту пациентка должна была превратиться в агрессивного и тупого червя, опасного для всего человечества. Плюнув, дунув, перекрестившись и незаметно показав язык общественности, я полезла «устраиваться поудобнее».

Перспектива лезть по собственной инициативе в гудящий ящик размером с узкий гроб и лежать там, пока мне не скажут, что у меня в голове выросли полипы, не радовала ни секунды. Меня так и подмывало пнуть ногой волшебный прибор, высадить дверь, исполнить короткий номер под названием «накось выкуси» и, оставляя пенный след, умчаться в неизвестность. Вместо этого я, как лишенное воли животное, забиралась в утробу МРТ.

Почти полчаса, пока аппарат беззаботно гудел и посвистывал, я безостановочно рыдала. Тихо, упрямо, ни на минуту не останавливаясь, заливала новомодную технику фонтаном и каскадом. Конечно, я нервничала, конечно, мне совсем не хотелось, чтобы в моей голове нашли еще одну голову, очевидно, мне было страшно в этом пластиковом ящике, но я до сих пор не понимаю, как можно было столько плакать! Когда, наконец, все закончилось и я выехала обратно на свет божий, у меня было такое чувство, будто вместе со слезами с лица смыло все черты. Опухшим яйцом я вышла в люди. Следующие полчаса, пока мы ждали результатов, женщина в хрустящем халате развлекала меня отвлекающими рассказами.