– Потанцуй со мной.

– Я тебе сказала, я не танцую.

– Всего один танец.

– Нет.

– Назови одну вескую причину почему, и я снова сяду.

– Потому что это непрофессионально. У нас деловой ужин, а не свидание.

– Как и фингер-сеанс, пока твои руки связаны моим ремнем, однако ты отнюдь не возражала. Хотя, если хочешь знать, оставить меня в том состоянии, как позавчера, было не самым профессиональным поступком с твоей стороны.

Подошел официант с нашими напитками. Вестон продолжал стоять и ждать, пока я соглашусь.

Когда мы снова остались одни, я сказала:

– Видимо, у меня снова случилось помутнение рассудка. Но это в прошлом, отныне я намерена общаться с тобой в деловых рамках.

Вестон пристально смотрел на меня несколько секунд. Я удивилась, когда он перестал настаивать и сел на место. Большим пальцем он гладил нижнюю губу, продолжая меня рассматривать. Вскоре его лицо прояснилось – не хватало только лампочки в белом облачке над головой.

Он ухмыльнулся:

– А-а, ты решила, если мы будем паиньками, ты не окажешься снова на моем члене?

Я двинулась на сиденье.

– Обязательно быть настолько вульгарным?

– А что я сказал? – с непритворным недоумением спросил он.

Я подалась вперед и понизила голос:

– Про член надо было говорить на весь зал?

Улыбка Вестона стала шире.

– Можешь повторить? Я не расслышал.

Я прищурилась:

– Слышал. Я знаю, что слышал!

Он подался вперед и тоже понизил голос:

– Но мне просто ласкает слух, когда ты говоришь «член».

В этот момент рядом проходил помощник официанта. Он с усмешкой покосился на нас, но прошел мимо.

– Тише говори!

Незачем говорить, что Вестон не послушался.

– Тебе только о моем члене не хочется говорить или о членах вообще?

Я вытаращила глаза.

– Господи, ну ты как подросток!

Он пожал плечами.

– Ну и пусть, зато теперь я знаю, что за игру ты затеяла. Думаешь, отсутствие скандалов означает отсутствие перепихона?

– Ничего подобного, – соврала я. – Я просто пытаюсь установить профессиональные отношения вместо неудачно начатых.

Вестон взял хлебную палочку из корзинки в центре стола.

– А мне понравилось, как они начались.

– Все равно будет по-моему.

Он откусил краешек хлеба и погрозил мне остатком:

– Посмотрим.

За ужином мне все же удалось вернуть разговор к важным вещам. Пока мы ждали счет, я сказала:

– Я приглашала начальника службы эксплуатации показать подрядчикам фронт работ. Лен ушел до твоего прихода, но я рада, что пригласила его: он показал Сэму и Трэвису, на чем остановился монтаж электрики и системы пожаротушения, я-то этого не знала. Я попросила его присоединиться к нам и завтра, с другим подрядчиком. Тебе, пожалуй, стоит позвать Лена на восемь утра, на встречу с твоими людьми.

– Хорошо, я так и сделаю.

Пересказ утреннего совещания напомнил мне, как сильно опоздал Вестон. Мы вроде бы нашли общий язык и охотно делились информацией, поэтому я рискнула полюбопытствовать:

– Кстати, почему ты так опоздал? Ты мне не сказал, куда ездил.

Некоторое время Вестон переводил взгляд с одного моего глаза на другой, а потом уставился в стол.

– Ты права, я не был на совещании.

Я вздохнула.

– Ну ладно. Надеюсь, ты не затеял игр, как тогда с профсоюзом без моего ведома?

– Проблем не возникнет, обещаю.

От ресторана до «Герцогини» было пять кварталов, и мы пошли пешком, шагая рядом. По пути нам попался бар «У Кэролайн», и я сразу посмотрела на Вестона, заметил ли он. Он впился глазами в освещенную вывеску, искоса взглянув на меня. Промолчать было бы странно, и я тихо сказала:

– Мне очень жаль было услышать печальную новость про твою сестру.

Вестон кивнул.

– Спасибо.

Кэролайн Локвуд была на два года старше Вестона, но училась всего лишь в следующем классе, потому что много пропускала. Она с раннего детства болела лейкемией. Я знала, что у этой болезни не одна разновидность, но понятия не имела, какая именно лейкемия у Кэролайн; в школе она выглядела изможденной и слишком худой. Когда мне было лет восемнадцать – вскоре после окончания школы, – до меня дошли слухи, что Кэролайн пересадили почку. Ее семья и друзья были настроены оптимистично – теперь-то она пойдет на поправку, – но лет пять назад, живя в Лондоне, я узнала, что Кэролайн скончалась.

Вестон остановился, когда мы подошли к «Герцогине», оглядел роскошный фасад и улыбнулся.

– Кэролайн бы тут очень понравилось. В Университете Нью-Йорка она изучала архитектуру и получила работу в Нью-Йоркском обществе сохранения памятников старины. Она считала своим личным долгом защитить облик старейших зданий города.

– Я этого не знала.

Он кивнул, по-прежнему разглядывая отель.

– А еще ее перемкнуло на Рождестве – не могла без того, чтобы не понавешать кругом всякой мишуры, когда декабрь еще и не наступил. Будь она здесь, собирала бы совещания по поводу того, как украсить «Герцогиню» к праздникам.

– Я кое-что знаю о Рождестве в «Герцогине», причем это напрямую касается наших семей. В Сети мне попались старые фотографии, где в фойе стоит огромная наряженная елка. Я просмотрела несколько сотен отзывов на «Трипадвайсоре», чтобы получить представление о том, что понравилось недавним постояльцам, и обратила внимание, что в декабре очень многие жаловались – в отеле нет елки и очень мало праздничных украшений. Я спросила об этом Луиса, и он рассказал, что первые несколько лет наши с тобой деды отправлялись на поиски самой большой ели, а потом втроем с Грейс собственноручно украшали елку сверху донизу. Это было одно из любимых занятий миз Коупленд. После того как в шестьдесят втором их пути разошлись, елку в фойе больше не ставили. Грейс обожала Рождество, но лишила себя этого праздника из чувства вины. Она до конца жизни не могла себе простить, что сделала двух друзей врагами, и надеялась, что однажды наши деды зароют топор войны и в фойе снова будет сверкать огнями елка.

– Ты серьезно?

– Ей-богу. Так что духом Рождества здесь не пахло еще до нашего рождения.

Вестон долго молчал, разглядывая гостиницу.

– Получается, у меня со старухой есть нечто общее.

– В смысле?

– После смерти Кэролайн я уже не ставил елку. Когда мы были маленькими, она запрягала меня на эту байду на полдня, а когда подросла, заставляла меня приходить к ней на день рождения – второго ноября – и целый день помогать ей украшать комнаты. Она знала, что в день рождения мне было труднее ей отказать.