Ей — пожилой джентльмен неопределенного возраста.

Наверное, юный Ральф удовлетворял свою развалину гораздо активней и вдохновенней, чем тип в ночной рубашке — ее саму.

Как, впрочем, и тезка призрака, могильный ковбой.

Джессика блаженно постанывала, чтобы хотя бы фальшивым оргазмом поддержать репутацию мужа.

Эх, почему она не догадалась отдаться кладбищенскому мачо прямо на свежевымытой гранитной плите?

С Томаса, ее Томаса, нисколечко бы не убыло.

Если он простил механика из авторемонта, покусившегося на ее девственность…

Если он простил рекламного агента, научившего его суженую сексуальным изыскам…

То наверняка Томас, ее Томас, проигнорировал бы и случайное перепихивание с Ральфом.

Да и связь с призраком строптивого юноши тоже не вызвала бы приступа ревности.

Джессика не забывала изредка повизгивать.

Пусть Томасу, ее Томасу, вспоминается пресловутая точка «Джи-Спот», а не идиотская «Цзу-сань-ли», отвечающая за продление жизни.

А супруг тем временем без малейшего постороннего звука наполнял презерватив семенной жидкостью.

И у Джессики снова и снова возникали странные, но так и не высказанные вопросы.

Зачем Томас, ее Томас, предохраняется?

Скорей всего, от старческих живчиков не забеременеть.

Зачем привязывает руки жены к медным кольцам и не пользуется ее беспомощным положением?

Может, просто не хочет, чтобы в порыве страсти женушка порвала его любимую фланелевую рубашку?

И с рассветом все повторялось — до поры, когда старинные часы пробьют очередную полночь.

Завтрак.

Обед.

Ужин.

Половой акт.

Завтрак.

Обед.

Ужин.

Половой акт.

Джессике, втянувшейся в этот странный, однообразный, несовременный ритм, навеянный историческим прошлым замка, порой казалось, что ее законное супружество длится, по крайней мере, три века, если не все четыре.

И Томас, ее Томас, давно превратился в призрака в ночной фланелевой рубашке…

И Джессика тоже стала привидением женщины, навсегда привязанной к изголовью кровати, навсегда распятой под балдахином, навсегда оставшейся неудовлетворенной.

И три погибшие юные жены тоже, наверное, где-то там, далеко-далеко, превратились в фантомов и пугают ночами необразованных индейцев, серфингистов и богатеньких горнолыжников.

Одна, раздавленная лавиной, требует свою шапочку.

Вторая безуспешно ищет купальник, изодранный акульими зубами, — шестьсот остро отточенных шипов на одну челюсть.

Третья гоняется за обкурившимся шаманом, вымогая перчатку с левой руки.

А что будет, если хотя бы одна из них доберется до замка?

Интересно, умеют ли привидения ревновать.

Ночами Джессике бывало немного страшно, и только тайные посещения кухни с не санкционированной мужем булимией дарили покой.

Молодая особа почему-то была уверена, что предыдущие жены пожилого джентльмена никогда бы не оценили как надо этот сумрачный замок, эти сбалансированные трапезы, эти соития по твердому, нерушимому графику.

Томас, ее Томас, наверное, рад, что навсегда избавился от взбалмошных, избалованных, пресыщенных фифочек, не умеющих ценить простое семейное бытие.

Завтрак.

Обед.

Ужин.

Половой акт.

А призрак несчастного Ральфа, не пожелавшего отдать жизнь ради укрепления здоровья сумасшедшей баронессы, определенно присутствовал и в спальне, и на кухне, и в библиотеке, и даже в зимнем саду.

И все, конечно, видел.

И, наверное, завидовал семейной паре, наслаждающейся добровольным отшельничеством.

Завтрак.

Обед.

Ужин.

Половой акт.

Джессика с каждым часом, отмеченным курантами башенных часов, все больше и больше втягивалась в то, что должно было называться медовым, по крайней мере для нее, месяцем.

Завтрак.

Обед.

Ужин.

Половой акт.

Завтрак.

Но постепенно месяц стал терять свою медовую сладость.

Может, из-за слишком пресной, идеально сбалансированной по жирам, аминокислотам, белкам и углеводам пищи.

Ни острого, ни соленого, ни перченого…

Может, из-за нудного и мерного распорядка дня.

Ни поездок в город, ни прогулок по ближайшим окрестностям, ни официальных визитов, ни местных развлечений.

Месяц утрачивал медовую сладость.

Утрачивал медленно и бесповоротно.

На кухне.

В мрачных лабиринтах коридоров.

Под сенью декоративных растений в зимнем саду.

И особенно в спальне.

При исполнении полуночных супружеских обязанностей ее старый муж не проявлял даже самого минимума эротических фантазий.

Всегда в ночной рубашке.

Всегда с заранее надетым презервативом.

Всегда как полагается и куда полагается.

Всегда сверху.

Всегда в одном неспешном ритме.

Без страсти.

Без азарта.

Без обоюдного кайфа…

Но ровно через неделю после авантюрного бракосочетания между Томасом Джоном Крейгом-младшим и Джессикой Марлоу произошло внезапное нарушение стандартного питательно-сексуально-разговорного процесса.

А началось все с банального, давно набившего супруге оскомину обязательного вопроса, который муж задавал перед началом каждого сбалансированного по калориям и молекулярному составу завтрака.

Но вот продолжение явно нарушило сложившийся благополучный стандарт.

Джессика только собралась намазать ломтик овсяного хлеба паштетом из радужной форели, как прозвучал традиционный вопрос:

— Милая, как ты себя чувствуешь сегодня?

Но молодая особа насторожилась, так как в голосе пожилого джентльмена появилась излишняя, не наигранная озабоченность.

— Как обычно…

Джессика хотела положить серебряный нож на тарелку самым плавным жестом, чтобы Томас, ее Томас, не успел уловить накопившееся раздражение.

— То есть, я хочу сказать, чудесно, дорогой.

Но предатель нож упал мимо, запачкав белоснежную скатерть.