– Благодарю, ваша светлость, – отозваласьДаная. – Ну что ж, атана Миртаи, ты слышала все. Теперь ты принадлежишьмне.

Миртаи одарила ее мрачным взглядом.

– Нечего так на меня смотреть! – прикрикнулаДаная. – Слушай меня внимательно. Я – твоя хозяйка, и я запрещаю тебеубивать себя. Я также запрещаю тебе убегать отсюда. Ты останешься здесь, сомной и Мелидирой, и будешь охранять нас. Ты подвела мою мать. Не подведи меня.

Миртаи остолбенела и вдруг яростным рывком разорвала цепи,сковывавшие ее запястья.

– Как прикажете, ваше величество, – процедила она,яростно сверкая глазами.

Даная с самодовольной улыбкой оглядела остальных.

– Вот видите, – сказала она, – это было нетак уж и трудно.

О небольшом каботажном грузовом суденышке с протекающимднищем и заплатанными парусами никак нельзя было сказать, что оно «скользит поволнам». Берит и Халэд, в кольчугах и дорожных плащах, стояли на носу, глядя насвинцовую гладь Миккейского залива, по которому, переваливаясь, ковыляло жалкоеподобие корабля.

– Это не берег там, впереди? – с надеждой спросилБерит.

Халэд, прищурясь, вгляделся в даль неспокойного моря.

– Нет, только тучи. Мы не слишком быстро плывем, мойлорд. Боюсь, сегодня нам берега не видать. – Он огляделся и понизил голос:

– Будь настороже после захода солнца. Команда этогокорыта набрана из портовых отбросов, да и капитан не лучше. Думаю, сегодняночью нам лучше спать по очереди.

Берит искоса глянул на сброд, слонявшийся по палубе.

– Был бы у меня топор… – с сожалением пробормотал он.

– Не стоит говорить такое вслух, Берит, – шепотомпредостерег Халэд. – Спархок не носит боевого топора. Крегеру этоизвестно, а один из этих матросов вполне может работать на него.

– Даже сейчас, после Праздника Урожая?

– Никто еще не придумал способа убить всех крыс, мойлорд, а иногда довольно и одной. Будем вести себя так, словно за нами наблюдаюти могут подслушать каждое наше слово, – просто так, на всякий случай.

– Мне будет куда легче, когда мы доберемся до берега.Неужели нам и вправду непременно нужно было отправиться морем?

– Так принято, – пожал плечами Халэд. – Нетревожься. С этим отребьем мы справимся запросто.

– Дело не в этом, Халэд. Это корыто переваливается сбоку на бок, точно кит с перебитой спиной. Меня от этого мутит.

– Съешь кусок сухаря.

– Не хочу. Мне чертовски тошно, Халэд.

– Но это же приключение, мой лорд, – с оптимизмомнапомнил Халэд. – Неужели восторг при этой мысли не возмещает тебе мелкихнеудобств?

– Не очень.

– Ты ведь сам захотел стать рыцарем.

– Да, знаю и как раз сейчас пытаюсь вспомнить, с какойстати.

Патриарх Эмбан был крайне недоволен.

– Это самое настоящее поругание! – возмущался он,косолапо шагая вместе с остальными к часовне, находившейся в западном крылезамка. – Если Долмант когда-нибудь узнает, что я дозволил заниматься колдовствомв освященном месте, он лишит меня сана!

– Это самое безопасное место, Эмбан, – отвечалВэнион. – Под предлогом «священных обрядов» мы можем выставить иззападного крыла всех тамульцев. Кроме того, часовня наверняка так или иначе неосвящена. Это подражание эленийскому замку построено для того, чтобы эленийцычувствовали себя как дома. Те, кто строил его, не могли знать обряда освящения.

– Ты не можешь знать наверняка, что часовня неосвящена!

– А ты не можешь знать наверняка, что освящена. Если тебяэто так волнует, Эмбан, в конце концов, ты можешь потом освятить ее заново.

Пухлое лицо Эмбана побелело.

– Да ты знаешь, Вэнион, что это значит? Молитьсячасами, простираясь ниц перед алтарем, поститься… Боже милосердный,поститься! – Эмбан содрогнулся.

Сефрения, Флейта и Ксанетия незаметно прошли в часовню занесколько часов до того и теперь сидели, никому не бросаясь в глаза, в углучасовни и слушали, как рыцари церкви поют гимны.

Подойдя к ним, Эмбан и Вэнион все еще спорили.

– В чем дело? – спросила Сефрения.

– Патриарх Эмбан и лорд Вэнион, матушка, спорят о том,была ли освящена эта часовня, – пояснил Келтэн.

– Не была, – сказала Флейта, слегка пожав плечами.

– Откуда ты знаешь? – сердито осведомился Эмбан.

Девочка одарила его долгим страдальческим взглядом.

– Кто я, по-вашему, ваша светлость? Эмбан моргнул.

– Ох, верно. Я почему-то все время об этом забываю. Тыдействительно можешь определить, было какое-то место освящено или нет?

– О, разумеется могу. Поверь мне, Эмбан, эта часовняникогда не была посвящена вашему эленийскому Богу. Впрочем, – добавилаФлейта помолчав, – неподалеку отсюда есть место, которое было посвященодереву – тысяч этак восемнадцать лет тому назад.

– Дереву?!

– Это было очень славное дерево – дуб. Почему-то всегдаобожествляют дуб. Никто не хочет поклоняться вязу. Очень многие людиобожествляли деревья прежде всего потому, что они предсказуемы.

– Как может человек в здравом уме поклоняться дереву?

– А кто сказал, что верующие непременно должны быть всвоем уме? Порой вы, люди, изрядно нас озадачиваете.

Поскольку на сей раз по большей части предстояло обмениватьвнешность, Сефрения и Ксанетия слегка изменили заклинание, которое наложило налицо Берита черты Спархока. Поскольку самому Спархоку ни с кем не нужно быломеняться лицом, за него взялись в первую очередь. Он сидел рядом с сэромЭндриком, старым другом, который начинал послушничество вместе со Спархоком,Келтэном и Мартэлом. Ксанетия приблизилась к ним – ее черты постепенно терялицвет, и лицо излучало все более яркое сияние. Она внимательно осмотрела лицосэра Эндрика и заговорила напевно и громко, произнося дэльфийское заклинание наархаическом тамульском с присущим ей странным акцентом. Сефрения, стоявшаярядом с ней, одновременно выпевала стирикское заклинание.