Современный западный мир, где моду задает США, абсолютносхож с древним Римом, за вычетом технического прогресса. Та же половая свобода,те же узаконенные гомосеки, лесбиянки, а цивилизация существует только длятого, чтобы как можно более полно удовлетворять половые запросы римлян... тобишь, американцев.

А те, на кого мир сейчас с ужасом смотрит как на варваров сих непонятными идеями, странным варварским кодексом чести, и есть те, когопрогресс именно сейчас избрал для разрушения современного Рима, вселенскойблудницы, как считали первые христиане, а сейчас считают исламисты и русскиенационалисты.

Один только Кречет выслушал с полной серьезностью. Он же ипоинтересовался, не спуская внимательных глаз:

– Да, это я читал в ваших работах. Но сейчас выповторяете свои тезисы не случайно?

– Да, – ответил я. – Пора действовать. Дляначала, эти идеи надо сделать доступными массам. В первую очередь, конечно же,через молодежь. А старшее поколение примкнет по другим причинам, но...примкнет.

Он усмехнулся, смолчал деликатно. Старшее поколение примкнетбольше из-за ревности к растущей мощи страны, которой каких-нибудь триста летназад и на карте не было, а сейчас обогнала, правит миром, хотя еще Менделеевпрогнозировал, что в 1960-м году в России будет пятьсот миллионов однихрусских, и что она будет править миром...

– Что ж, – сказал он, наконец, – послужимпрогрессу...

– Но не по их правилам, – предостерег я. – Недать им навязать нам, новому миру, правила своего гниющего мира.

– Что вы имеете в виду?

– Добравшись до власти, – – сказал я, –диктатор спешит закрепиться. В наше время лучше всего нанять лучших изпродажных литераторов и философов, чтобы те твердили миру: насилие – не метод!Насилие не метод! НАСИЛИЕ – НЕ МЕТОД!!! Знакомо? И вот уже вслед за этойпродажной толпой еще и массы полуидиотов с высшим образованием твердятсовершенно искренне и бесплатно, что насилие – не метод, что все надо решатьэкономическими методами, что вот, есть же общечеловеческие ценности. Это«Насилие – не метод» вбивается в головы по телевидению, со страниц газет. Этужизненно необходимую любой диктатуре глупость всобачивают во все фильмыГолливуда, в сериалы, будь там главным ногомахатель Чак Норрис или кулачныйбоец Геракл. О том, что насилие не метод, убеждаются на наших глазах ежеминутносотни людей, кентавров, монстров, инопланетян, вампиров, а уж террористы так ивовсе пачками бросают оружие и сдаются общемировому мнению, которое почему-то вформе американского полицейского. Мы должны противостоять не столько в силе...да какая у нас сила?.. как в натиске этих... мать их!.. общечеловеческих.

Кречет повторил настороженно:

– И что же вы имеете в виду?

– Я ничего не предлагаю, – подчеркнул я. – Ятолько оправдываю человека, который, столкнувшись с более сильным противником,хватается за все, что попадается под руку. Если сильный начнет избивать, пустьдаже голыми кулаками, то слабый имеет право ударить хоть палкой, хотьмонтировкой, хоть выпалить из базуки.

Он откинулся на спинку кресла. Глаза были внимательными:

– Это относится и к... запредельным методам?

– Я не называю никаких методов, – подчеркнуля. – Потому что могучая пропаганда США сумела уже кое в чем убедитьпростого человечка, который сам не привык думать. Убедила занести в разряднедопустимых очень много явлений... и методов, которых страшится сама, аразрешила пользоваться только теми, с которыми у США явное преимущество. Я простоне считаю, что более сильный волен диктовать выбор оружия!

Он снова спросил, не сводя с меня пронизывающего взора:

– Это относится и к экстремальным?

– Это относится ко всему, – подчеркнул я, – ане только к такой крохотной ветви политической борьбы, как та, на которуюнамекаете. Ко всему! Штаты отныне не должны нам диктовать ни вкусы, ни моду, нивыбор оружия, ни место поединков. Ни время. Иначе проиграем.

Он откинулся на спинку стула. Я чувствовал, как бешено,работает его мозг, привыкший к стандартам, навязанных нам западным миром. Сдругой стороны он из тех ястребов, что жаждут выдернуть Россию из унижениярывком, а значит – лихорадочно ищет способы. Перебрал сотни вариантов, но всепредусмотрены Штатами. Надо искать нестандартные... но я буквально видел, каккрупные мурашки, что ползают у него по спине, на глазах превращаются вжуков-рогачей, как только начинает прослеживать реакцию других стран, мировогосообщества...

Я сказал с насмешкой, что должна бы подбавить емууверенности:

– Насчет мирового сообщества. Вам не кажется, что подмировым сообществом всегда подразумевается только Штаты с их челядью?

Несколько мгновений он непонимающе смотрел на меняостановившимися глазами, все еще там, в спорах с невидимыми оппонентами. Грудьего колыхнулась, сведенные напряжением плечи опустились. Он сделал глубокийвыдох, а побледневшие губы слегка раздвинулись в слабом подобии улыбки:

– А вы знаете... из этого сумасшествия, под которое вытак ловко подвели базу, может что-то и получиться!

Из столовой мы возвращались слегка отяжелевшие. Возможно,именно поэтому дообеденно дружная группа теперь разбилась на подгруппки, авокруг меня вообще образовалась торичеллиева пустота.

Я видел, что меня сторонятся, как прокаженного. Наконецотважный Коган, поглядывая с ужасом, приблизился бочком как краб, сказалприглушенным голосом:

– Вы это серьезно?

– Вполне.

– Не могу поверить!

– Почему? Только потому, что так называемоеобщественное мнение считает иначе? Но это общественное мнение совсем недавнозабивало ведьм кольями, сжигало еретиков, по весне приносило в жертву самыхкрасивых женщин. К тому же девственниц! Согласитесь, этих все-таки особенножалко.

Он покачал головой:

– Но крутые меры не ответ! Надо бороться аргументами.Если ты прав, то скажи, переубеди...

Я пожал плечами:

– Это выглядит верным. Я сам раньше так говорил. Иверил и говорил. Но я все чаще вспоминаю случай из моего детства... На нашейулице, я жил на окраине в маленьком частном домике, а на окраинах, в отличие отцентра, все друг друга знают... так вот, за три дома от меня жил один... умныйи образованный человек, хорошо одетый и с красивой речью. Приятный такой,обходительный. Он почему-то невзлюбил нашего соседа, угрюмого и неприветливогослесаря. При каждом удобном случае насмехался, отпускал ехидные шуточки. А таккак язык у него подвешен был неплохо, то слесарь скоро стал посмешищем,перестал выходить на улицу, а утром проскакивал на работу под стеночкой, какпугливая мышь. Мы тогда хохотали над ним, глупая и безжалостная толпа. Этоткрасивый интеллигент буквально вытеснил слесаря отовсюду. Тот даже кводоразборной колонке посылал жену с ведром, чтобы не попасть на глаза ехиде...