Суббота, 6 часов утра

Стоит очень мягкое утро; небо теплого серого цвета – уже несколько дней я сплю с открытыми окнами. Я сел за свой стол и думаю о вас. Moe окно выходит во двор; невысокая деревянная ограда отделяет его от другого двора, усаженного деревьями, среди которых стоит приземистая простенькая церковка, белая с зелеными куполами, в византийском стиле: сейчас звонят к заутрене. Я в России – где куртавнельские тополя? Облака начинают сгущаться, округляться: я наблюдаю за их движением – они потихоньку направляются к западу– они идут к вам… Я поручаю им передать тысячу благословений. Ах! мои друзья, мои дорогие друзья – когда же я с вами вновь увижусь?.. Чувствую, что долго прожить вдали от вас я не смогу.

Я еще раз напишу вам до того, как покину Москву, в день отъезда, а потом уже из деревни буду писать вам каждый день, хотя бы одно только слово на большом листе бумаги, который я буду посылать вам раз в две недели. Поочередно беру руки всех моих друзей, кончая вашими, которые я с нежностью пожимаю и целую – молю небо о вас – такой доброй, такой великой, такой кроткой и такой благородной. Прощайте, прощайте. Будьте счастливы вы, друзья мои, и не забывайте меня. Leben Sie wolil, theuerste Freundinns Gott segne Sie![38]

Ваш И. Тургенев.

Тургенево Воскресенье вечером. 1850.

2 августа

И вот я среди степей – в глуши, дорогой, добрый, превосходный друг – так далеко от вас, как это только возможно, далеко во всех отношениях, потому что здесь, как вы хорошо можете себе представить, мы не получаем газет. Возьмите атлас, на карте России поищите дорогу из Москвы на Тулу и из Тулы на Орел – и если между двумя этими городами вы найдете город под названием Чернь (немного ранее другого города, именуемого Мценском), то подумайте о том, что я нахожусь от него на расстоянии двух французских лье (10 верст). To маленькое имение, где я живу, некогда принадлежало моему отцу – и в данное время это все, чем я владею на земле. B моем последнем письме я говорил вам о волоске, на котором держались все мои надежды: так вот, этот волосок порвался окончательно и навсегда. Bce решилось в самый день моего отъезда из Москвы. Я не могу – и вы хорошо понимаете почему – сообщить вам все подробности этого дела; вам будет достаточно узнать, что, несмотря на все меры предосторожности, все жертвы – после того, как более, чем за две недели вся моя изобретательность полностью истощилась – мне пришлось сделать выбор между потерей достоинства, независимости – и бедностью. Я недолго раздумывал над выбором – покинул материнский дом и отказался от ее состояния. – He правда ли, мои дорогие друзья, вы мне поверите, если я скажу вам, что поступить иначе было для меня невозможно, – мне никого не хотелось бы обвинять – в особенности сейчас – но, по правде говоря, дело зашло слишком далеко – чересчур далеко – желание обмануть меня было слишком очевидным, слишком ощутимым – повторяю вам – в данный момент я считаю, что, если бы я поступил иначе, то не был бы более достоин вашего уважения. Когда мы свидимся вновь, когда я обрету это счастье, такое большое, что я едва смею о нем мечтать, – то расскажу вам все… теперь же я должен молчать. K счастью, в эту катастрофу я не вовлек моего брата – и даже думаю, что он, рикошетом, останется в выигрыше, чем я очень доволен – так как это честный и достойный человек. Его жена, которую я узнал теперь гораздо ближе, чем раньше, тоже прекрасный человек. Молюсь об их счастье – они этого вполне заслуживают за все терзания, что выпали им на долю.

Ho теперь, даже если я вам об этом ничего не скажу, вы можете понять, с какими чувствами я вновь увидел деревушку, где сейчас нахожусь. Так вот для чего я оставил столько счастья там… Друзья мои, лишь память о вас, лишь ваша душевная приязнь ко мне поддерживает меня – я рухнул бы под тяжестью моей печали, не будь у меня моего прошлого – и надежды на будущее… Вы даже не представляете себе, как я вас люблю, – с какою силой отчаяния вас обнимаю, за вас цепляюсь, – нежно люблю вас, – люблю, думаю о вас ежеминутно.

Мы приехали сюда третьего дня – мой брат, его жена и я. Брат поселится здесь как помещик. Я проведу тут два месяца и, когда налажу немного свои дела, возвращусь в Петербург, чтобы жить там трудясь и своим трудом. Расположено Тургенево довольно приятно. Холмы, рощи, весьма мило извивающаяся река, красиво зеленеющие большие луга – но дом очень невелик, сад совершенно запущен – никаких плодов, – почти полное отсутствие всего, что называется хозяйством… в конце концов надо постараться выйти из этого положения наилучшим образом. B те два дня, что мы здесь, жена моего брата, она недаром немка, решительно взялась за дело – и сегодня у нас уже есть кухня. Мне устроили комнатку в обширном помещении бумажной фабрики, в настоящее время бездействующей из-за процесса, который навлекло на нас дурное управление моей матери. Из окон я вижу большой луг, омываемый рекой, – там важно прохаживаются зуйки, – вдоль другого, очень обрывистого, берега тянется деревня. Вчера и сегодня я уже охотился – в этом году очень мало дичи, однако мы вдвоем (мой егерь Афанасий и я) убили 3 зайцев, 8 глухарей, 5 куропаток и 1 перепелку. Моя Диана творила чудеса, она с восхитительной уверенностью находила глухарей, которых чуяла в первый раз в жизни; я обнаружил здесь превосходную собаку, сына моего старого Наполя, которого Афанасий выдрессировал и прозвал Астрономом. Bce это напоминает мне о Султане, о наших охотах в Бри, о Куртавнеле… Боже мой! боже мой! когда я снова увижу все эти дорогие места? Добрый вечер – я устал, сердечно пожимаю вам руки и молю Бога благословить вас тысячу и тысячу раз. Будьте счастливы и пишите мне. Будьте счастливы.

Среда, 4 августа 4, 6 ч. утра

Стоит роскошное утро – воздух золотистый, прозрачный и кристально чистый; на ивах по ту сторону реки можно рассмотреть каждый листок. Я счастлив, что в такую погоду пишу вам, думаю о вас. Да будет вся ваша жизнь такой же сияющей и сладостной, и прекрасной, как это утро! Вот уже пять дней, как мы здесь, – за это время не случилось ничего важного: мы размещаемся, устраиваемся – мой брат чертовски суетится – со своей стороны, жена его делает все, что может – ведь мы, представьте себе, вселились в покинутый дом. Моя мать приехала вчера в свое имение – в 15 верстах (3 лье) отсюда; прибыв туда, она первым делом приказала вернуть моего егеря Афанасия, хоть он ей совершенно не нужен – она хочет лишить меня удовольствия охотиться с человеком, знакомым с местностью – это так мелочно! Вообще же я боюсь, что она появилась здесь, чтобы наделать неприятностей моему брату, который – по закону – от нее в какой-то мере все еще зависит. Увидим. Bce это – очень грустно. Ha приволье, которого они до сих пор никогда не ведали, мой брат и его бедная жена оживают на глазах. Словом, надо еще надеяться, что дальше дела пойдут не так уж плохо. Боже мой! что за прекрасное солнце, что за сияющее небо! И такое тоже бывает в России – неправдоподобно – но это так. Только подумать, что свету нужна какая-то неуловимая доля секунды, чтобы попасть отсюда в Дои-дои… с одним из этих великолепных лучей я шлю вам наполняющую мое сердце любовь. Я уже принялся за работу; так надо – теперь, когда мне осталось жить только этим – и потом, я чувствовал в этом потребность. Накануне отъезда из Москвы я получил очень милое письмо от Гуно со множеством мелких подробностей о вас, о «Сафо», – но мне кажется, я вам об этом уже говорил; на днях я ему напишу. Боже мой! как был бы я счастлив, если бы человек, который отвезет это послание в Чернь, привез мне оттуда письмо от вас! Вот уже больше полутора месяцев, как мы расстались – а я получил от вас всего два письма. Дорогой и добрый друг, прошу вас, пишите мне; до завтра (завтра я начну новое письмо). Да благословит и хранит вас Бог. Целую ваши прекрасные и дорогие руки.