Сегодня вы должны сесть на пароход, возлюбленный друг, и я молю Бога и всех ангелов быть к вам благосклонными. Раз уж решено, что они должны унести вас далеко от нас, пусть это произойдет как можно легче и как можно быстрее.

1 июля

Здравствуйте, дорогой Тургенев, спасибо за ваше доброе письмецо из Берлина – я не ожидала получить его сегодня и вздрогнула, как если бы увидела вас собственной персоной. Мне принесли его в 10 часов утра, когда я еще была в постели и как раз просыпалась. Можете себе представить, как оно было встречено! Я ни минуты не переставала думать о вас, Луи тоже. Мы сопровождали вас на каждой станции. Бедняжка Диана! Должно быть, ей было очень грустно в клетке для собак! да ведь она может заболеть во время переезда! Я отсюда вижу, как вы держите ее на руках и заботитесь о ней, как о малом ребенке, – как же вы добры!

2 июля

Дорогой добрый Тургенев, да благословит и хранит вас Бог каждый час вашей жизни, вот о чем я молюсь с утра до вечера – каждый день моя первая и последняя мысль – о вас, и если бы вы знали, сколько о вас думают, говорят, пока вас нет, то вы бы убедились, что ваше присутствие в наших сердцах не только не уменьшилось по сравнению с тем, когда вы были рядом, напротив, память непрестанно возвращает вас сюда с такой степенью достоверности, что это становится почти что второй, очень дорогой реальностью. Уже завтра нас разделит море – и все же мне будет удобнее думать, что вы доехали. Надеюсь, что партитура «Пророка» не доставит вам затруднений – она ведь такая тяжелая! Ваше письмо из Штеттина было тоже подано мне при пробуждении. Я не знаю ничего более приятного. Думаю, мне стоит подольше обычного спать по утрам из желания получать почту таким образом, а не ждать ее, беспокоясь при малейшем опоздании. Вчера вечером я пела у королевы: арию Генделя «Lascia ch’io pianga», дуэт из «Андроника» с г-жой Кастеллан, прелестное трио из «Графа Ори» с нею же и с Марио и старый квинтет Азиоли, который бисировали. «Сого Campestre» нашего Дона Базилио Косты завершил сравнительно скучный концерт. Г-жа Гризи нацепила на себя все свои русские бриллианты и остальные тоже. B венце бенефициантки она сверкала, как рака. Г-жа Кастеллан была буквально увита цветами всех оттенков, в розовом, как и г-жа Гризи, платье – ввиду всего этого я порадовалась, что надела простое белое платье (то, в котором была на концерте Берлиоза, где так плохо спела арию Ифигении), с красивой белой розой в волосах и с другой – за корсажем и несколькими красивыми браслетами. До чего же плохо одеваются англичане! Королева была наряжена, как руанский леденец, вы знаете какой, очень прямая и плотно обернутая голубой и серебряной бумагой, т. e. тканью. Уверяю вас, все это не вызывало желания ее сгрызть. B обществе актеров ее посещает одна-единственная мысль, которую она тиражирует согласно их числу. Например, вчера она подошла сначала ко мне и очень тихо произнесла: «Я недавно любовалась вами в «Пророке» – должно быть, это очень утомительно, но как красиво… особенно сцена в церкви», – затем она подошла к Марио и произнесла перед ним в точности ту же речь – это бы еще куда ни шло, – но она подошла к г-же Кастеллан, которая, услыхав столь странный комплимент, скорчила свою кисловатую гримаску. Полагаю, что и самой Гризи пришлось испытать подобное удовольствие. Что и говорить, самый приятный из всех дворов – петербургский. Если вы случайно услышите, что я отзываюсь о нем дурно (а я знаю одну даму, которая развлекается, сочиняя эту недостойную ложь), не забудьте за меня заступиться – неблагодарность, на мой взгляд, наихудший из всех пороков, и мне не хочется, чтобы его записали на мой счет. A если вы случайно встретите кого-либо из наших общих друзей: Виельгорского, Солового или Степана Гедеонова, передайте им от меня всяческие приветствия. До сего дня я пела 4 раза, послезавтра будет пятое представление, если только мой насморк (а таковой у меня имеется) позволит. Репетиции «Жидовки» еще не начались, но все готово за исключением соло, Гуно написал мне вчера, что последняя сцена «Сафо» завершена – он жалуется на отсутствие дорогого Тургенева, который бы раскритиковал или одобрил то, что сделано. Как он вас любит и как он прав!

Иван Тургенев. Фотохудожник Андрей Деньер. 1859 г.

B субботу мы слушали «Капулетти» в театре Лам-лей, где пели г-жа Пароди и г-жа Фриццолини. Какая плохая музыка! Какая пустота! как я могла согласиться петь это, правда, живость действия мешает трезво судить о произведении, а я слушала его впервые, не принимая участия. 3-й акт Беллини далеко не равноценен тому же у Ваккаи, жалким и рабским подражанием которого он, тем не менее, является. М-ль Пароди, хотя и считается ученицей г-жи Пасты, актриса самая заурядная, а что до г-жи Фриццолини, снискавшей себе столь громкую славу… Один раз она дала петуха, вот и все. Я еще не слышала «Бури». Ho, кажется, кроме Лаблаша, ничего примечательного в ней нет. To есть, я хотела сказать, кроме остатков колосса. Знаете ли, я превосходно устроилась с жильем. Давненько у меня не было такого уютного уголка. Мы располагаем двумя смежными комнатами – большой и маленькой. Разумеется, я выбрала себе маленькую. Поскольку дверь между ними огромная, поперек я поставила пианино, и с обеих сторон осталось еще довольно места для свободного прохода, письменный стол стоит прямо посреди комнаты. Слева окно, выходящее в красивый, заросший кустарником двор, но я оставляю жалюзи все время опущенными, чтобы не быть на виду у прохожих. Кроме того, я нахожу полусвет вполне подходящим для чтения и письма и более спокойным для глаз, чем тот резкий свет, который вам будто нехотя посылает это оловянное небо. Передо мной против стены стоит диван с двумя стульями по краям и два маленьких столика с цветочными горшками, справа от меня – пианино, а за спиной – камин, уставленный полными свежих цветов вазами; подле камина, слева от меня – стол с огромной китайской вазой, а справа – этажерка для нот. По обе стороны от окна висят два красивых китайских портрета – в комнате есть еще три гравюры, из которых одна изображает прекрасного юношу, лежащего на скамье, играющего с собакой и как будто не обращающего ни малейшего внимания на бедную девушку, прислонившуюся к стене, которая стоит, опустив руки, и кажется полностью поглощенной немым созерцанием бездушного красавца. Бедняжка, представляю, как сильно она должна страдать! Ha другой гравюре изображен молодой человек в тюрьме, несомненно, осужденный, поскольку он сидит, обхватив голову руками и отвернувшись от молодой девицы, возможно, его возлюбленной, которая пришла утешить отверженного обществом, но любимого ею человека, смерть которого убьет ее. Bo всем этом у женщин хорошие роли. Третья гравюра незначительна. Юная парочка у колодца. Молодой человек, похоже, делает честное предложение, которое глупышка с сожалением отвергает, только почему она его отвергает? Он выглядит гораздо умнее и лучше ее.

Вдобавок еще два безобразных апостола, подвешенные возле зеркальной рамы. Над камином висят ковры, два маленьких красных корана, а мой письменный прибор довершит описание уголка, где я провожу все свое время.

Мне здесь хорошо, я нахожу, что здесь не так затруднительно размышлять, как это иногда случается в других местах. Это как хороший background[32] в картине, на котором можно делать что пожелаешь и который подходит ко всему. Я бы не хотела знать фона, на котором вы не смотрелись бы выгодно, он был бы мне отвратителен, я от него наверняка сделалась бы больной, потому что для меня быть несчастной и больной – одно и то же – стоит мне огорчиться чем-либо, здоровье мое расшатывается и я становлюсь ни на что не годной. Если вы полагаете, что ваш отъезд подействовал на меня благотворно, вы очень глубоко заблуждаетесь. Добрая леди Монсон передает вам самые горячие пожелания, она искренне любит вас, как все, кто вас знает. Луи должен написать вам несколько строк в моем письме. Завтра я начну другое письмо. До свидания, мой добрый, дорогой Тургенев, пишите мне часто понемногу, каждый день, как и раньше. Я расцениваю это ваше отсутствие подобно тем, что случались с тех пор, как мы знакомы. Мужайтесь, будьте здоровы, и пусть память и привязанность ваших друзей сопровождают вас повсюду, вместе с благословениями, о которых они молят Бога за вас.