Как-то, набравшись храбрости, я все-таки устроилась вблизи них на скамейке напротив. Не прерывая беседы, которую я по-прежнему не могла расслышать, они мельком взглянули на меня, Владик подмигнул даже, но этим все внимание и ограничилось. Мне, однако, вдруг нестерпимо захотелось подойти к нему и поправить у него на голове несуществующую буденовку. Владик был как младший брат Олега, как его продолжение, но попроще. Был бы, к примеру, колодец, я бы с легкостью и без церемоний дала бы ему напиться воды.

Самого же Олега можно было представить если уж не в короне принца, то в офицерской фуражке. И вообще, он напоминал мне Веру, которая была для меня как старшая сестра. Но Олег был сложней и загадочней. К тому же нас разделяла такая крайне неприятная штука, как пол.

И вот, когда другой Олег, темнобровый мальчик одного роста со мной, с высокомерными, вечно насмешливыми карими глазами, с непокорной шевелюрой, разросшейся, как у взрослого парня, обратился ко мне с просьбой-наказом, я отловила для него простенького, короткошерстого, пугливого, со слабыми лапками черного котенка, и этот котенок нежданно-негаданно достался второму Олегу.

Было это так.

Я принесла котенка к подъезду, где жили Вера и ее одноклассник, посадила найденыша на кофту, раскинутую ковром-самолетом, и вызвала Олега, как и договаривались, условными ударами камня о трубу – мы так часто вызывали своих друзей.

Но пока Олег спускался, неожиданно появился тот, второй Олег…

Поравнявшись, он заметил котенка и, наклонившись к нему, взял на руки, как всегда, мягко улыбаясь.

– Это твой? – дружелюбно спросил он негромким, глуховатым, но при этом мелодичным голосом, и впервые в жизни наши взгляды встретились.

Мне показалось, что раньше, до этого мгновения, я была улиткой, прячущейся внутри влажной тьмы. Там, в этой тьме, было так тесно, что я не могла распустить все свое главное, нежное, что у меня, конечно, было. И вот некий добрый Бог, подмигнув мне, рассеял эту тьму, расширил пространство, приглашая вместе с ним лучисто изливать то самое главное.

– Нет, это я для Олега Гольдштейна поймала в саду позади дома, – пролепетала я едва слышно и, поспешно подняв с земли кофту, отряхнула ее, ведь этот Олег был такой аккуратный. – Он меня об этом просил.

– А-а… Понял. Симпатичный звереныш, я бы тоже от такого не отказался.

– Так бери, Олег, бери. – Это сказал уже Олег Гольдштейн.

Споткнувшись взглядом о его нервное, озабоченное чем-то лицо с небрежно свисающей на лоб челкой, я снова вжалась в свою раковину и потухла.

– Ну, нет, что ты… – Олег, высадив котенка на землю, выпрямился и шагнул в сторону. – Он же твой.

Мне девочка в следующий раз другого принесет. Тебя как зовут? Кажется, Маша? Поймаешь мне котеночка, Маша?…

– Пожалуйста! – выпалила я торжественно-испуганно.

– А зачем ждать следующего раза? Это я подожду. А ты бери. Бери сейчас. Бери, пока дают. Слышал выражение: «Бьют – беги. Дают – бери»?

Котенок, уныло озираясь, сидел на земле, а они принялись спорили, кому он достанется (вернее не достанется). Олег Гольдштейн, который вообще-то не горел сильным желанием обрести сокровище черного цвета, оказался проворней и победил моего Олега, и тот, смущенно улыбнувшись, махнул рукой: «Ладно!» И ушел, счастливо и нежно, хотя и неловко, прижимая к широкой груди своего будущего питомца. Ушел в сторону своего 14-этажного дома на холме, который возвышался, видный отовсюду, по соседству со своим братом-близнецом, среди окрестных восьми– и девятиэтажек.

– Спасибо, Олег! Спасибо, девочка! – крикнул он, обернувшись, уже издали. – Маша, не забудь найти Олегу братца этого звереныша!..

Этот Олег навсегда исчез из виду, уступив место под солнцем другому Олегу. Больше он в нашем дворе не появлялся, а после уехал. И только Владик поднимал со дна моей души затаившуюся там, никогда не умирающую память. Владик впоследствии увлекся авиамодельным спортом, и, когда вокруг него на длинной леске летал фанерный самолетик, ровно жужжа мотором, я всегда думала о его светлом друге. Думала и в трудные минуты, когда хотелось обратиться за помощью и поддержкой к милому Богу…

Но если тот, главный Олег был для меня как старший брат, почти что Бог, то мое чувство к Олегу Гольдштейну – а у нас с того дня началась тесная пламенная дружба – было с самого начала похоже на отношение к брату младшему.

Пока во дворе не было Веры и Иры, мы с Олегом всюду ходили вместе.

В такие минуты, один на один, Олег был не похож на себя обычного. Сходили на нет дерзость, насмешливость, небрежность в разговоре и походке, высокомерие. Спокойный, любознательный вихрастый мальчишка мастерил вместе со мной качели и услужливо вызывался покатать меня; затем мы менялись местами, и раскачивала его уже я, а он пытливо всматривался в летящее навстречу небо в сетке веток двух могучих, сплетенных макушками тополей, покуда хватало сил…

А еще мы с ним делали «секреты» в земле. Это было очень популярное в те годы занятие – вырыть в земле ямку и, выложив в ней красивый узор из камешков и цветков, прикрыть стеклом и засыпать, замаскировать листьями, камнями, травой… Все потом ходили и азартно искали «секретики» друг друга. Обнаруженный и правильно раскопанный «секрет», согласно дворовым поверьям, был предвестником удачи.

Главный же наш секрет вскоре стал для окружающих абсолютно прозрачен: мы с Олегом явно симпатизировали друг другу – это можно было понять уже по одной нашей манере всегда держаться рядом, всегда с ходу соглашаться с любыми предложениями друг от друга и охотно включаться в их реализацию.

Это можно было почувствовать и по образовавшейся у Олега трогательной манере называть меня Машуней.

Странно, что жестокая в таких случаях мальчишеская среда как-то пропустила нас мимо своего агрессивного внимания, и мы с Олегом, державшиеся в стороне от всех дворовых ватаг, так и не удосужились насмешливого прозвища «жених и невеста».

Но вот появлялись идущие под руку Вера и Ира, и Олег, после того как мы с шумом присоединялись к ним, снова превращался в избалованного, высокомерного мальчишку. Он мог, например, потянуть, насмешничая, Иру за волосы, и они потом смешно гонялись друг за другом. Или мог нарочито-цинично отозваться о классной руководительнице, в которой Ира с Верой души не чаяли, и Вера, сердито нахохолившись, смотрела на своего беснующегося одноклассника-соседа большими и круглыми, как у кота, глазами.

Олег насмешничал и в адрес моей персоны, но до поры до времени эта его переменчивость казалась мне замаскированной формой той же привязанности.

4

Я терпеть не могла пустопорожние посиделки на лавочках, во время которых иные девочки и иные мальчики – увы, таковых было большинство – глупо хихикали (девочки) и оглушительно гоготали (мальчики), травя за бесконечным трепом анекдоты, в том числе о дедушке Брежневе, честь которого я старалась, невзирая на насмешки в свой адрес, защищать от досужих вымыслов. Всем этим церемонным, скрытым играм между мальчиками и девочками я предпочитала боевые командные игры.