мордам арапниками (...)• Подробностей так много, что можно написать целый том. Киевские и дерптские студенты прислали депутации о солидарности и тоже забасто­вали. Ждут, что студенческий пожар разольется по всем университетам. Что-то будет? Студенты поражают всех своим удивительно тактичным поведением. Будет время — напишу подробнее (...)»

В приписке к письму Александр добавлял: «Сейчас получено известие, что и мор­ской корпус примкнул к студентам, и через пять минут сообщено по телефону, что женские педагогические курсы (и бабы туда же!) подали своему попечителю великому князю Константину Константиновичу петицию, к коей приложена жалоба студентов и изложены их нужды и требования» (Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. М., 1939, стр. 382).

В следующем письме (от 26 февраля) Александр очень подробно излагает ход событий 8 февраля и последующих дней (там же, стр. 383—386). Газетный репортер, связанный с академическими кругами, сотрудник редакции «Нового времени», Ал. П. Чехов располагал, конечно, обширной информацией, как официальной, так и неофициальной, что позволило ему дать брату более полное представление о происходя­щем, чем тот мог почерпнуть из газет, которые, кстати сказать, вскоре вынуждены были на основании специального циркуляра прекратить печатное обсуждение студен­ческих волнений.

Так, в письме от 26 февраля Александр подробно рассказывает о закулисной борь­бе в правительстве, разгоревшейся вокруг студенческой истории, которой воспользо­вался Витте для дискредитации министра народного просвещения Боголепова и министра внутренних дел Горемыкина. Вместе с тем в освещении Александра явст­венно звучат либеральные ноты: слегка иронизируя над «Кех'ом» *, он в то же время одобряет его действия (осуждение рвения полиции и смещение петербургского градо­начальника Клейгельса), возлагает надежды на комиссию генерала Ванновского,«счи­тающегося абсолютно честным и беспристрастным человеком». В таком же духе он расценивает поведение студентов, подчеркивая их политическую благонамеренность и готовность приветствовать царя: «... он велел кучеру ехать по Дворцовому мимо уни­верситета, где в это время Клейгельс грозил толпе студентов у запертого поли­цией университета сослать всех в Сибирь, колесовать и повесить. Завидев экипаж царя, бунтовщики сняли шапки и радостно заорали ура» (там же, последнюю фразу, выпущенную в публикации письма, восстанавливаем по автографу).

Студенческие волнения живо заинтересовали Чехова, и в ответном письме к брату от 4 марта он писал: «Буду ждать от тебя письма — продолжения насчет студенче­ских беспорядков» (XVIII, 97). Чехову нужны были новые и новые факты, чтобы пол­нее представить себе картину происходящих событий и правильнее понять их объектив­ный смысл и значение. И он получал эти факты от брата, а также от других корреспон­дентов.

Заканчивая цитированное выше письмо от 26 февраля, Александр высказал пред­положение, что студенческая история подходит к финалу: «Теперь все тихо, общест­венное брожение улеглось, и по городу ходят под секретом только фотографии, снятые из окон академии художеств и изображающие избиение студентов арапниками. Ждут теперь, что скажет комиссия Ванновского» (Письма А. П. Чехову его брата Алек­сандра Чехова. М., 1939, стр. 387). Однако уже через неделю он извещает брата о даль­нейшем развитии событий: «Студенты начали было ходить на лекции, но вчера поли­ция арестовала нескольких курсисток, и сегодня они снова забастовали» (письмо от 4—5 марта.— Там же, стр. 387). Эти факты грубого произвола подействовали даже на скептический ум Александра. «В воздухе носится что-то такое скверное, а что — определить не могу»,— замечает он далее в том же письме.

Страх перед надвигающимся призраком революции толкал правительство на но­вые репрессии, которые вызывали ответную волну возмущения учащейся молодежи. 17 марта последовало решение о временном закрытии Петербургского и Московского университетов и о массовом увольнении из них всех студентов. Обратному приему подлежали студенты, о которых будет дан благоприятный отзыв охранного отделения. Несколько сот человек было выслано в прежние места жительства. В Москве более чем тысяче студентов было отказано в обратном приеме, около 700 человек было вы­слано из Москвы 2.

В письмах к Чехову многие из этих фактов также нашли свое отражение. И. И. Орлов, видный земский врач и общественный деятель, приятель Чехова, писал ему 23 марта 1899 г. о разных неприятностях своей повседневной жизни, а затем продол­жал: «А впрочем, все это пустяки! Вы не думайте, что я очень удручен всеми этими глупыми житейскими фактами. Есть более важные явления в нашей действительно общественной жизни, каковою проявилась действительно сверх всякого чаяния жизнь наших студентов: ведь это целая Волга, против которой оказываются бессильными все фараоновские запруды Угрюм-Бурчеевых. Со дня на день жду возвращения своей дочери-курсистки из Питера; и бестужевки с 20 марта опять забастовали, как раз в первый день, когда был назначен у дочери третьекурсный экзамен. Наверное и их всех исключат, как исключили всех студентов Петербургского и Московского уни­верситетов».

В это же время Чехов получил два письма из Москвы: одно от Н. М. Ежова с лаконическим сообщением: «Московский университет закрыт. Говорят, не всех сту­дентов вернули, поэтому в будущем ожидаются еще большие беспорядки» (17 марта 1899), другое — от московского коммерсанта и издателя М. М. Зензинова, выражав­шего тревогу за судьбу причастных к волнениям студентов. «Здесь все поглощено уни­верситетской историей. Тяжело-становится жить при таких условиях, в особенности

у кого в семье есть студент. Наш пока в Москве и, вероятно, выслан не будет. Он техник, а Техническое, кажется, не закроют, в начале апреля уже экзамены. Сколько, подумаешь, будет исковерканных молодых жизней, и все из-за чего?» (24 марта 1899).

Гораздо более интересным и значительным было еще одно письмо, полученное Чеховым пз Москвы и помеченное 18 марта. Автором его был не сторонний наблюда­тель, как Ежов или Зензинов, а юноша, окрыленный открывшимися перспективами борьбы с произволом, воодушевленный смелыми мечтами о будущей свободе. Письмо

ЧЕХОВ

Фотографин, 1900 г., Ялта Литературный музей, Москва

 

было написано Михаилом Лавровым, сыном издателя «Русской мысли» В. М. Лав­рова. Он писал Чехову:

«В Московском университете с субботы 13 началась забастовка, все исключены и подписывают покаяние. Как только откроется университет — опять начнется за­бастовка, п так далее, пока не будут удовлетворены требования студентов. В Питере тоже начались волнения. Студенты рады — начальство сбито с толку, введен новый способ борьбы, в руках новое свое оружие, и марксисты приветствуют торжество осу­ществления практической программы Маркса. Пока фактов нет, полиция захватывает студенческие собрания, переписывает, но — высочайшее распоряжение не вмеши­ваться в академические дела ставит ее в положение кошкп, любующейся воробьем. Вообще получился кавардак. Появились подложные шуточные воззвания от ректора и насмешка проникает в университет. Над «Московскими ведомостями» громко и без злости хохочут. Настроение хорошее и веселое. Понятно, отцы сумрачны и,