— Бедн муж! — опять посочувствовал Орев.

— Вот. Вы это слышали? — На мгновение мне показалось, что Дуко Ригоглио вот-вот улыбнется. — Ваша птица способна понимать, мастер Инканто. Кто-то всегда выигрывает, а кто-то всегда проигрывает. Поэтому он повторяет «бедн муж», и ему не нужно утруждать свою голову нашим разговором. Скажи еще раз «бедн муж», птица.

— Нет. Нет.

— Еще оно универсально полезное слово. О чем мы говорили?

Я сказал, что с удовольствием поговорю с ним на любую тему, которую он пожелает обсудить, и что привилегии побеседовать с ним для меня более чем достаточно.

— Тогда давайте подумаем, не стоит ли добавить еще несколько поленьев в наш костер. Я бы сделал это, если бы вы меня заставили. Мне пришлось бы. Но с моими связанными руками и ногами… ну, вы понимаете мои трудности, я уверен.

— Бедн муж!

Подбросив дров, я снова поднес бутылку вина к его губам, и он сделал большой глоток, ухитрившись вытереть рот о плечо своего плаща:

— Спасибо. Вы — приличный человек. Вам больше не нужно обращаться ко мне «Ваше величие». А ваш брат — нет.

— Инклито гордится своей невежливостью, — объяснил я, — и я думаю, что он вполне мог бы назвать вас Ригоглио, когда вы сидели на троне; это было бы вполне в его характере. Если бы он сейчас назвал вас «Ваше величие», то это было бы оскорблением.

— Хватает ли у него приличия не оскорблять человека, который скоро умрет? Это более редкое качество, чем вы думаете. Он мог просто пристрелить меня. Я это прекрасно понимаю.

— Нет резать, — предупредил Орев.

— Я полагаю, вас будет судить корпо. Я сомневаюсь, что они приговорят вас к смерти.

— Им придется это сделать. — Дуко мрачно покачал головой. — Хотя я не думаю, что смог бы вернуться к власти после всего. И Пас знает... — Он замолчал на середине своей мысли. — Пас здесь, не так ли? Наш главный бог?

— Нет, это не так, Ваше величие. Или, по крайней мере, я в это не верю.

— Бедн муж!

— Задел за живое, а? Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я слышал, что вы говорили обо мне как о Дуко Ригоглио. Должно быть, вам уже пришло в голову, что Ригоглио не может быть моим настоящим именем.

Нет, не пришло, я так и сказал.

— Меня звали Роджер. Во всяком случае, так было написано на моем цилиндре. Роджер. Я бы хотел, чтобы это имя было на моем надгробном камне, если мне его позволят.

Я повторил, что у Бланко нет никакой веской причины лишать его жизни.

— И все-таки я хочу его получить, если вы сумеете это сделать. Они вырежут на камне «Дуко Ригоглио», и это нормально. Но мне бы хотелось, чтобы где-нибудь было написано «Роджер», если это возможно. — Дуко снова некоторое время сидел молча, явно погруженный в свои мысли.

Потом он встряхнулся:

— Одна знакомая назвала меня Ригоглио, и другие люди подхватили это имя. Вы знаете, как я сделал себя Дуко?

— Я предполагаю, что каким-то образом ваш народ выбрал вас, Ваше величие.

— В Витке они привыкли к тому, что у них есть Дуко, Дуко Грандеситты. Они были рады вырваться из-под его власти здесь, по крайней мере так говорили. Но дело в том, что они не знали, как управлять делами самостоятельно, и даже не пытались это сделать. Мне не нравилось, когда меня называли Ригоглио, поэтому я стал называть себя Дуко. Какой-то мужчина возразил, и я сбил его с ног. Через день или около того вокруг меня уже крутилось с полдюжины молодых парней, которым не терпелось сбить кого-нибудь с ног ради меня.

— Я понимаю.

— После этого я улаживал ссоры. Если вы были моим другом, вы побеждали. Если нет, то я кивал более слабой стороне и отрубал вам голову, если мог найти предлог. Через пару месяцев после этого все в городе стали моими верными сторонниками.

Я кивнул, делая мысленную пометку.

— Я вспомнил Паса, или как там его звали. Он делал почти то же самое, только в более крупном масштабе. Он переходил на сторону своих друзей, и, когда шла война с одной страной, более сильной, чем другая, он обычно был за слабого, и вы проигрывали ему войну только один раз.

Дуко потер глаза:

— Что вы подсыпали в мое вино, мастер Инканто?

— Ничего, Ваше величие, — сказал я, — и я сам пил его.

— Это не в огне...

— Атас! — Орев в тревоге расправил крылья.

— Это над ним.

Я посмотрел туда, куда он указывал, и увидел темную фигуру Мукор, сгустившуюся там, словно сидя на дыму.

— Бэбби вернулся, — буднично сказала она мне. — Я спрашиваю себя, нужен ли он тебе.

— Да, почему нет. Да, конечно, если могу его получить.

— Это хорошо, он скучает по тебе. Я его пришлю.

Дым заклубился, когда она исчезла; и точно так же, как это было в старые времена под Длинным солнцем, я подумал — слишком поздно — о дюжине вещей, которые мне следовало бы спросить у нее.

— Дев уйти? — поинтересовался Орев. Он щелкнул клювом и зашуршал перьями. — Дух дев?

Я сказал ему, что это так, и сделал ошибку, добавив, что хотел бы, чтобы она вернулась.

— Птиц уйти! — Он взмахнул крыльями и исчез в ночи.

— Это ночная клушица, — объяснил я Дуко. — Не беспокойтесь о нем, он видит в темноте гораздо лучше, чем мы с вами в полдень.

— Я беспокоюсь не о нем, — пробормотал Дуко.

Вчера я писал поздно вечером (слишком поздно, надо признаться) и все еще не записал все, что намеревался. И вот теперь я сижу здесь и снова пишу, пока все остальные спят; и хотя мне еще не удалось провести свой маленький эксперимент, мне нужно записать так много, что я боюсь, хватит ли у меня терпения.

Или бумаги, если уж на то пошло.

Орев вернулся сегодня утром, и я, вспомнив, как хвастался перед Дуко остротой его зрения, велел ему найти каменный стол.

Вскоре он вернулся, весьма воодушевленный своим успехом.

— Больш стол! Камен стол. Бел стол. Птиц найти! Холм! Смотр птиц! — И еще гораздо больше. Я пообещал, что прослежу за ним, и он улетел прямо на север.

Я сказал Дуко Сфидо, что собираюсь вернуться назад, проехав час или около того, и велел ему продолжать путь в Бланко.

— Это хороший конь, — сказал я, — и я смогу догнать вас сегодня вечером.

Конечно, волноваться было не о чем, но волновался ли он по-настоящему или нет, он казался очень взволнованным:

— Если это совершенно необходимо, я хотел бы послать с вами пару труперов.

Орев вернулся, летая кругами над головой и крича: