Здесь подчеркивается эгоистическая мотивация в приобретении друзей: они нужны не потому, что ты к кому-то душевно прилепился, — очень хорошо, если это так, — но прежде всего нужны люди, на руку и меч которых ты можешь рассчитывать в минуту жизни трудную. Итак, прежде всего на пирах завязывались и укреплялись новые для индивида социальные связи.

Расположение гостей в трапезной строго регламентировалось. То местничество, о котором мы знаем из истории других культур, в полной мере процветало и в Скандинавии. В одной саге рассказывается: Гудмунд, один из героев «Саги о людях со Светлого Озера», занимает почетное сиденье на пиру. Рядом с ним отводят место Офейгу. «Офейг кладет кулак на стол и спрашивает Гудмунда: “Как ты думаешь, велик ли этот кулак?” — “Довольно велик”, — отвечает тот. “Не думаешь ли ты, что в нем есть сила?” — спрашивает Офейг. “Несомненно”, — говорит Гудмунд. “Как ты считаешь, может ли он нанести сильный удар?” — “Очень сильный”, — отвечает Гудмунд. “И какой, ты думаешь, он может причинить вред?” — продолжает Офейг. “Сломанные кости или смерть”, — отвечает Гудмунд. “И как бы тебе понравился такой конец?” — “Вовсе бы не понравился, я бы не выбрал его для себя”. Офейг сказал: “В таком случае не сиди на моем месте”. “Как желаешь”, — сказал Гудмунд и отсел. Люди решили, что Офейг захотел себе больше чести…» (Ljósvetninga saga. Гл. 21).

Речь идет не просто о том, что пришел грубиян и кого-то согнал с места. Он имел на это место право, он знал, что сообразно шкале уважения и человеческого достоинства оно принадлежит именно ему. И он хотел продемонстрировать всем присутствующим, а в этой горнице было полно людей, что не поступится своим правом. Важнейшей ценностью участников пиров было самоуважение, чувство чести и собственного достоинства, их следовало постоянно подтверждать.

Как видим, пиры представляли собой существеннейший аспект жизни этих людей. В Исландии не было королевской власти вплоть до 60-х годов XIII в. — это период так называемого народоправства. Общество представляло собой совокупность сельских хозяев, живших на разрозненных хуторах. Во главе населения отдельных местностей стояли могущественные, влиятельные годи — предводители. И здесь пиры были важнейшим узлом традиционных социальных связей. В некоторых сагах рассказывается, что когда какой-нибудь могущественный годи вместе со своей свитой числом человек 30, если не больше, приезжал к кому-нибудь в гости, иные хозяева оказывались в очень тяжелом положении, потому что не проявить гостеприимства было совершенно невозможно, но вынести такое количество сотрапезников в течение недели или дольше тоже было крайне затруднительно. Здесь намечались истоки немаловажных противоречий.

Но вернемся на территорию тех скандинавских стран, в которых постепенно укреплялась королевская власть. Мы увидим, как со временем институт вейцлы из пира как такового перерастает в нечто иное. Король, конунг жалует своим приближенным определенные достоинства, социальные и правовые; эти люди называются «veizlumenn» или в единственном числе — «veizlumaðr». Американский издатель древнескандинавских законов ничтоже сумняшеся переводит термины «veizlumaðr» и «lendrmaðr» как «барон». Но нет ничего более уводящего в сторону. Король не назначал их «баронами». Король жаловал им право возглавлять те пиры, по которым он раньше разъезжал сам, и, следовательно, право присваивать те угощения, на которые он мог прежде рассчитывать. Этот «veizlumaðr» был могущественный человек, и, следовательно, у него тоже была своя свита, своя дружина. Он посещал пиры, используя материальные ресурсы местного населения и усиливая свое влияние на него. Постепенно раздачи пожалований приводили к тому, что возникали новые формы отношений зависимости. Бонды не утрачивали своей личной свободы, но вместе с тем посягательство на их полноправие уже имело место, и социальные противоречия начинали обостряться. Весьма показательно, что в некоторых источниках XIII в. наряду с термином «вейцла» появляется как его эквивалент термин «лен» (lén), происходящий от глагола «launa», который означает «жаловать нечто». Любопытно, что когда датские и другие скандинавские завоеватели обосновались в восточной и северной части Британии — события X и начала XI столетия, — то наряду с другими формами земельной собственности, которые, по-видимому, под влиянием скандинавских отношений права здесь возникли, появляется институт, содержание коего из источников не выясняется, но название его в высшей степени симптоматично — «drince-leán» (др. — сканд. drekkulaun). Это трудно перевести, одно из возможных толкований — «пожалование за устройство пира» (др. — англ. drincan, др. — сканд. drekka — «пить»). Пир устраивал либо тот, кто получал пожалование, либо тот, кто жаловал. Короче говоря, создание титула собственности было непосредственно связано с трапезами и возлияниями, однократными или же превращавшимися в своего рода обычай. Здесь многое неясно, но не вызывает сомнения то, что в создании этих новых полуфеодальных отношений в Скандинавии или Британии пожалования, связанные с пирами, играли большую роль.

Короче говоря, перед нами возникновение системы, которая на Руси известна как система кормлений. Но и относительно системы кормлений — я не специалист по русской истории, но опираюсь на свои давние беседы с таким авторитетом, как покойный Л. В. Черепнин, — все-таки остается неясным, как возникало то, что на Руси наши историки называют феодальной зависимостью крестьян. Многие говорят: «как и в Западной Европе, крестьяне разорялись, закабалялись, попадали в прекарные отношения, подчинялись господам. Да, наряду с этим были и кормления». Но соображения о том, что разорение и закабаление крестьян было магистральным путем раннефеодального развития, взяты с потолка. Никаких документальных доказательств, насколько я понимаю, не существует. Между тем разъезды по селам бояр, князей и других могущественных людей вместе со свитой, организованные, по-видимому, для того, чтобы кормиться, являются несомненным историческим фактом.

Иными словами, мы начали с проблемы трапезы, угощения — процессов, казалось бы, далеких от сугубо социальной, экономической действительности и суровой юридической практики. Этот «пир на весь мир» утверждал систему социальных связей и питал самосознание его участников. Начав с этого, мы обнаруживаем далее, что с этими процессами непосредственно связан генезис феодальных отношений, во всяком случае в германо-британской части Европы эпохи раннего Средневековья. Нам эти знания дались нелегко.

Я не хочу сейчас останавливаться на довольно драматичных страницах нашей историографии, но они, эти знания, дались нелегко прежде всего потому, что привычки исторического мышления были таковы: есть определенные базисные элементы, компоненты — собственность, рента, эксплуатация и т. д. — их надо изучать. Что касается пира, то это, конечно, любопытно, но иррелевантно к изучению социально-экономических отношений, потому что лежит где-то на периферии и вообще внеисторично, ибо с тех пор, как люди появились, и до тех пор, пока они еще будут что-то есть, они как-то свои трапезы будут организовывать. Но оказывается, для понимания того, что мы называем докапиталистическим обществом, во всяком случае, а, может быть, и для понимания любой общественной системы