— Ну, ты знаешь Йена, — сказал он, пожимая плечами. — Он не таков, чтобы ввязываться в подобное, если только Дженни не захотела его спровоцировать.

— Я никогда не замечала, чтобы между ними происходило что-то в этом роде, — сказала я, угрюмо глядя на него.

— Ну, вряд ли она бы стала это делать в твоем присутствии.

— А в твоем стала бы?

— Ну, нет, не совсем так, — признал он. — Я нечасто бывал дома после Каллодена. Заходил время от времени навестить их и видел… что у нее что-то на уме. — Он потер нос и зажмурился, подняв глаза к солнцу и подыскивая нужные слова. — Она, знаешь, втягивала его в это, провоцировала, — сказал он, пожимая плечами. — Цеплялась к нему без причины, делала всякие саркастические ремарки. Она… — Его лицо прояснилось, когда он наконец нашел подходящее описание. — Она вела себя как испорченная девчонка, которая просит ремня.

Я нашла его определение совершенно неправдоподобным. Дженни Мюррей была остра на язык и едва ли стеснялась практиковать эту способность на ком-либо, включая мужа. Йен, добрая душа, только смеялся в ответ. Тем не менее это никак не вязалось с тем, что рассказывал теперь Джейми.

— Так вот. Как я и сказал, такие выпады я видел всего пару раз. Йен пристально смотрел на нее в ответ, но хранил молчание. И вот однажды я охотился на закате и подстрелил небольшого оленя за башней на холме. Помнишь это место?

Я кивнула, по-прежнему пребывая в растерянности.

— Это довольно близко к дому, так что я мог донести тушу без посторонней помощи. Я притащил ее вниз, в коптильню, и подвесил там. Поблизости никого не было — я позже узнал, что дети и слуги, все уехали на рынок в деревню Брох-Мордха. Я думал, что в доме никого нет, и зашел на кухню, чтобы перекусить и выпить чашку кефира, прежде чем уйти.

Скоро его испугал шум, раздающийся в якобы пустом доме из спальни наверху.

— Что за шум? — спросила я с любопытством.

— Ну… вскрики, — сказал он, пожимая плечами. — И хихиканье. Толкотня и стук, как будто стул перевернулся или что-то вроде того. Если бы не смех, я бы подумал, что в доме воры. Но я понял, что это голоса Дженни и Йена, и… — Он прервался, кончики его ушей покраснели от воспоминаний. — А потом… было еще несколько фраз на повышенных тонах… а после звук удара ремня о задницу и вопль, который и за шесть полей было слышно.

Он глубоко вдохнул и пожал плечами.

— Я немного растерялся и сразу не сообразил, что делать дальше.

Я кивнула, понимая его, по крайней мере, в этом.

— Да, полагаю, ситуация была несколько неловкая. Это… эээ… продолжилось после?

— Да, продолжилось. — Он бросил на меня выразительный взгляд. — Имей в виду, саксоночка, если бы я понял, что он причиняет ей боль, я бы уже через секунду оказался в той спальне. Но… — Он отмахнулся от навязчивой пчелы, покачав головой. — В этом было… было ощущение… Я даже не знаю, как это объяснить. Не то чтобы Дженни смеялась — она вообще не смеялась, — но я чувствовал, что ей хочется смеяться. И Йен… Ну, Йен смеялся. То есть не в голос, но это было… в его интонации.

Он выдохнул и провел костяшками по челюсти, вытирая пот.

— Я стоял там как столб с куском пирога и слушал. Я очнулся только тогда, когда мухи стали целить в мой открытый рот, и к тому времени эти двое наверху… начали… мхм… — Он ссутулил плечи, будто рубашка была ему мала.

— Начали мириться? — сухо подсказала я.

— Думаю, что так, — ответил он серьезно. — Я ушел. Прошел весь путь до Фойна пешком и на ночь остановился у бабушки Макнаб. — Фойн был маленьким поселком в пятнадцати милях от Лаллиброха.

— Почему? — спросила я.

— Ну, у меня не было выбора, — ответил он. — Я же не мог просто игнорировать происходящее. Оставалось либо слоняться вокруг и думать о всяком, либо сдаться и заняться самоудовлетворением, но вряд ли бы я смог это сделать — все-таки это моя родная сестра.

— Хочешь сказать, ты не можешь одновременно думать и заниматься сексом? — спросила я, смеясь.

— Конечно, нет, — ответил он, подтверждая мое давнее подозрение, и посмотрел так, будто я сумасшедшая. — А ты можешь?

— Я могу, да.

Он приподнял одну бровь, явно сомневаясь в моей честности.

— Ну, я не сказала, что я всегда так делаю, — признала я, — но это возможно. Женщины привычны к тому, чтобы заниматься несколькими делами одновременно, у них нет другого выбора из-за детей. Но возвращаясь к Дженни и Йену… Какого черта…

— Ну, я думал об этом, пока шел, — признал Джейми. — Похоже, я просто не мог перестать думать об этом. Бабуля Макнаб видела, что меня что-то одолевает, и мучила меня за ужином до тех пор… ох… До тех пор, пока я не рассказал ей.

— Правда? И что она сказала? — спросила я увлеченно. Я знала миссис Макнаб, она была бодрой старушкой с очень прямолинейной манерой разговора и большим опытом по части человеческих слабостей.

— Она гоготала с таким звуком, какой бывает, если бросишь колючки в огонь, — сказал он, приподняв уголок рта. — Я думал, она от смеха свалится в очаг.

Придя в себя, старая леди вытерла глаза от выступивших слез и ласково, будто он был дурачком, все ему объяснила.

— Она ответила, это все из-за ноги Йена, — сказал Джейми, глядя на меня, чтобы узнать, вижу ли я логику в этом ответе. — Что для Дженни никакой разницы нет, а для него это важно. Бабушка Макнаб сказала, — добавил он, краснея еще гуще, — что мужчины понятия не имеют, что женщины думают о постели, но считают, что знают, — от этого случаются неприятности.

— Мне всегда нравилась бабуля Макнаб, — пробормотала я. — Что еще?

— Ну, она сказала, что Дженни скорее всего давала Йену — а может, и себе самой тоже — понять, что считает его мужчиной, с ногой или без ноги.

— Что? Почему?

— Потому что, саксоночка, — ответил он очень сухо, — если ты родился мужчиной, ты по большей части занят тем, что очерчиваешь границы и борешься с теми, кто их переходит. С врагами, с арендаторами, с детьми. С твоей женой. Не всегда можно драться или доставать розги, но если так случается, то всем должно быть ясно, кто здесь главный.

— Но это совершенно… — начала я и прервалась, сосредоточенно хмурясь.

— И если ты мужчина, то ты главный. Ты устанавливаешь порядок, нравится тебе это или нет. Это правда, — сказал он и