Они сумели вытеснить северовьетнамцев только после ожесточенного трехчасового боя, подчас пуская в ход не только винтовки и гранаты, но и саперные лопатки. 12 морпехов и двое санитаров были убиты, а многие выжившие получили устойчивое повреждение слуха из-за многократных близких взрывов. В следующие дни противник продолжал осаждать сокращающийся периметр Невиля, вертолеты по-прежнему не могли сесть из-за плотного огня, а сброшенные на парашютах боеприпасы приземлялись вне досягаемости. Торн был так напуган, что еда не лезла ему в горло: «Адреналин зашкаливал. Все были эмоционально дестабилизированы, потому что все время думали о смерти. Тот, кто выживает после такого, становится другим человеком. На вторую ночь основной проблемой стала огневая дисциплина: все были на нервах и, чуть что, разряжали магазин в темноту или давили кнопку на Claymore. Я вызывал артиллерию, как только мы слышали какое-то движение». На третий день после мучительного запора он почувствовал острый позыв опорожниться, и едва он присел за ящик из-под патронов, раздалось ненавистное «Бух! Бух!» минометного обстрела. «Но в тот момент я был готов умереть, лишь бы просраться».

Постепенно атаки затихли, и они смогли восстановить заграждение из колючей проволоки вокруг периметра. Погода все еще была нелетной для вертушек, но вскоре прибыла отправленная им на выручку рота, — ей потребовалась целая неделя, чтобы преодолеть пешком весь путь. В конце концов они услышали долгожданный стрекот Sea Knights. Санитары очистили тела убитых американцев от личинок, а трупы северовьетнамцев сбросили с крутого склона. «Потом ВНА вернулись и устроили адские времена для Карла [Марлантеса] и роты С». Торн был переведен в Донгха передовым авиационным наблюдателем. Его первой мыслью было: «Как я могу оставить своих парней?» А второй мыслью: «Что за болваны в штабе отправили нас сюда?» Последующие трагические события, пережитые 1-м батальоном 4-го полка морской пехоты и так ярко описанные в романе Марлантеса, были следствием безрассудной, но, к сожалению, присущей некоторым старшим офицерам склонности ставить относительно небольшие американские подразделения в трудные боевые ситуации, преимущество в которых оказывалось на стороне противника. Сражения в этом районе продолжались весь апрель — командовавший 1-м батальоном полковник погиб под минометным обстрелом, став жертвой собственной тактической глупости. Хотя ВНА, как всегда, понесли более тяжелые потери, чем американцы, именно последние чувствовали себя побежденными.

Парадоксально, но позже коммунисты признали 1969 г. самым тяжелым годом войны, ознаменовавшимся самыми большими потерями и упадком воли к победе. В июне в горах провинции Куангнгай даже пламенная революционерка д-р Данг Тхюи Чам писала, что она и ее товарищи обессилены и пали духом, многие не могут даже есть: «Круглыми сутками, днем и ночью, вокруг нас оглушительно рвутся бомбы, кружат реактивные самолеты, штурмовые вертолеты и UH-IA. Весь лес в воронках от бомб, в искореженных стволах, оставшиеся деревья стоят желтыми из-за токсичных химикатов. Мы теряем много людей. Все, даже коммунисты, отчаянно устали»[1033].

В своем романе Бао Нинь описал зловещий район — «Лес вопиющих душ», где был почти полностью уничтожен северовьетнамский батальон: «По ночам жалобный шепот [неприкаянных душ погибших солдат] можно было услышать в лесной чаще, а крики их разносил по джунглям ветер… В этих местах можно было услышать птиц, которые кричат человеческими голосами. Эти птицы не умеют летать, они только сидят на ветках и кричат. И ни в каком другом месте Центрального нагорья не встречались побеги бамбука такого жуткого цвета… похожие на сочащиеся кровью куски мяса. А светлячки там были огромные… По ночам деревья и кусты стонут здесь ужасающе дружно. Когда привидения запевают хором, душа приходит в смятение, и весь лес кажется сплошной массой, где бы ты в нем ни находился. Это место не для робких людей. Здесь можно сойти с ума или умереть от страха»[1034]. В этом лесу солдаты ВНА тайно соорудили буддистский алтарь и молились перед ним за своих погибших товарищей.

Однако же, при всей усталости коммунистов от войны, союзники не ощутили ни малейшего проблеска надежды на то, что они побеждают. Начальник армейской разведки КОВПВ, бригадный генерал Фил Дэвидсон с горечью назвал Соединенные Штаты «полем битвы, где в 1968 г. враг одержал свою главную победу»[1035]. 15 марта он доложил Абрамсу о снижении интенсивности движения грузовиков на тропе Хо Ши Мина. Генерал предостерегающе ткнул в него пальцем: «Давайте не будем видеть в этом обнадеживающий знак»[1036]. «О нет, сэр. Я не вижу никаких обнадеживающих знаков», — отреагировал Дэвидсон. Абрамс негодовал: «Мы должны защищать наши базы, города и население. Если бы противнику пришлось защищать свои базы, территории и население, мы бы выиграли войну через месяц! Мы бы столкнули его под зад в океан!»[1037]

Директива ЦУЮВ № 55, распространенная в апреле, предписывала командирам НФОЮВ использовать более прагматичный подход, не ставить на кон все свои силы в любой отдельно взятой операции, а вместо этого «сохранять устойчивый боевой потенциал для будущих действий». Выпущенные вслед за этим директивы № 81 и № 88 определяли цели НФОЮВ как «вынудить врага пойти на переговоры с нами, вывести войска… согласиться на коалиционное правительство». Вьетконговцы по-прежнему поддерживали достаточную боевую активность, чтобы обеспечивать постоянный поток американских и южновьетнамских потерь, но если в октябре 1965 г. части ВНА составляли всего четверть коммунистических сил на Юге, то в 1969 г. их доля увеличилась до 70 % и после этого только продолжала расти.

Между тем в Сайгоне журналистская братия безвозвратно потеряла веру в военных. Питер Бреструп, четыре года возглавлявший сайгонское бюро The Washington Post, в своей полной скепсиса книге «Большая история» (Big story), посвященной анализу работы журналистов в ходе вьетнамской войны, писал, что большинство из них были «по характеру авантюристами и в какой-то мере соглядатаями. Лучшие из них также были проницательными наблюдателями и дознавателями, а также талантливыми рассказчиками историй»[1038]. Проблема, однако, была в том, что они сосредоточивали все свое внимание на ярких драматических событиях, таких как осада Кхешани, атаки в Сайгоне и захват Хюэ, в ущерб более глубокому анализу и «совершали один из смертных грехов журналистов — небрежное обращение с информацией… Все попытки анализа в основном сводились к скоропалительным выводам полуинформированных людей». После насыщенного освещения Тетского наступления, писал Бреструп, интерес мировых СМИ к Вьетнаму резко упал. Хотя стало очевидно, что Ханой потерпел сокрушительное поражение, переоценка итогов этой кампании привлекла удручающе мало внимания. «Когда началось Тетское наступление, пресса во весь голос вопила, что пациент умирает, а несколько недель спустя шепотом сообщила, что пациент, кажется, выздоравливает, — но этот шепот никто не услышал посреди бурной реакции на первоначальные вопли»[1039].