– Веди меня к своей царице, – решительно распорядился атаман. – Да и Заруцкого бы надо пригласить.

– Не думаю, что в этом будет надобность, Мартыныч вечером всегда возле Маринки отирается, – сердито пробурчал Малой.

15

Наслушавшись рассказов Сашки, Княжич в глубине души надеялся встретить женщину во многом схожую с Еленой, а потому не смог скрыть своего разочарования, когда пред ним предстала невысокая, черноволосая бабенка, довольно миловидная, но далеко не красавица. Острый носик, узкий подбородок вкупе с тонкими губами делали ее похожей на хищного зверька.

«То же мне, нашли по ком страдать», – подумал он, одарив сочувствующим взглядом вначале Маленького, а потом Заруцкого.

Сашка не ошибся, Ивана Мартыновича они застали в покоях у развенчанной царицы. Кроме него, тут были мальчик лет четырех, видать, Маринин сын от первого Лжедмитрия, и католический монах, с головой покрытый длинной, черной рясой. При появлении казаков Марина приказала чернецу:

– Уведи царевича.

Тот, старчески кряхтя, нагнулся, неловко подхватил ребенка почему-то левою рукой и поспешно удалился.

– От кого и с чем пожаловал? – обратилась к – Княжичу Марина, при этом в голосе ее прозвучала откровенная ненависть. Судя по всему, по взгляду атамана она сразу угадала его помыслы и сочла себя смертельно оскорбленной. Любая более-менее смазливая бабенка мнит себя красавицей и ненавидит тех, кто усомнился в этом.

«Ишь, какая ушлая, враз уразумела, что меня не очаруешь, как Сашку с Ванькою, оттого и злится», – усмехнулся про себя Иван, но вслух ответил:

– От самого себя явился, матушка, потому как прежние цари, которых знал, повымерли, а с новым я еще не свел знакомство.

– Ты что, царям лишь повинуешься? – язвительно промолвила Марина.

– Конечно, я же коренной казак, а у нас, у настоящих казаков, таков закон – мы не знаем никого, кроме государя.

– И что ты хочешь?

– Избежать напрасного кровопролития, только и всего. В двух верстах отсюда Трубецкой с полком стоит, если нынче ночью не уйдете, завтра утром князь пойдет на приступ, – без угрозы, но довольно убедительно сказал Иван.

– Ну ты наглец, одним полком удумал нас пугать. Ступай отсель да передай своему Митьке, если сунется, то быстро зубы о наши стены обломает! – заорал Заруцкий.

– Вполне возможно, – согласился Княжич, даже не взглянув в его сторону. – Но это вряд ли что изменит. Коли государь решил вас извести, то не отступится. Отобьете завтра Трубецкого, он через неделю Одоевского пришлет уже с тремя полками. Войска у царя пока хватает, это землю стало некому пахать, а убивать за годы лихолетья многие приноровились. Хотя, ежели вы да вам подобные безумцы не образумитесь, на Руси совсем народу не останется.

– Да как ты смеешь так с царицей разговаривать, – снова завопил Иван Мартынович, потянув из ножен саблю.

Иван молниеносно выхватил булат, взмахнул им, как когда-то в танце с Разгуляем и строго пригрозил:

– Никак, сразиться со мной хочешь? Ну что ж, давай, коль жизнь наскучила.

Заруцкий побледнел, бросив в ножны свой клинок, он отошел к окну.

– Вижу, передумал – это правильно, негоже матушку на третий раз вдовою делать, – похвалил его Княжич. – Забирай ее да убирайтесь в свою Речь Посполитую пока не поздно.

– Я тебе не матушка, казачье быдло, я законная царица, – завизжала Марина, да так громко, что даже самая бесстыжая базарная торговка могла б ей позавидовать. – Мой муж был настоящим сыном Грозного-царя, и не он, а твой Романов Мишка самозванец.

– Который муж-то, у тебя их целых три, – не удержался от насмешки атаман.

Не найдя, что ему ответить, Марина набросилась на Сашку.

– Что, Сашенька, к врагам моим переметнулся? Быстро ты свою царицу позабыл.

– Никуда я не переметнулся, это ты все мечешься промеж юродивых, от скудоумия себя царями возомнившими, а я всего лишь встретил друга юности, с которым, когда еще был настоящим казаком, с твоими ляхами рубился насмерть, – огрызнулся Маленький и вышел из Маринкиных покоев, громко хлопнув дверью.

Повалившись в кресло, лжецарица стала биться, как в припадке, приговаривая:

– Твари, твари, какие вы все твари подлые.

– Не убивайся, матушка. Живут же люди и без трона царского, и счастливо живут. Ты молодая, красивая, у тебя еще все впереди, – попытался успокоить ее Княжич.

Марина перестала биться, сокрушенно качая головою, она тоскливо вымолвила:

– Да что с тобою говорить, все одно ты не поймешь. Нет у меня назад пути – либо мой сынок на трон московский сядет, либо я погибну.

– Не ты одна. Себя не жалко, так хоть сына с мужем пожалей, – кивнул Иван на приумолкшего Заруцкого. – Незавидна доля государей на Руси. Мать нового царя, когда узнала, что ее Мишеньку избрали государем, белугой выла, не хотела отпускать его на царствие. Вот это мать, а ты… – Иван махнул рукою на Марину и рассудительно добавил: – Ну, посуди сама, уж коли сына Грозного-царя зарезали, то твоего мальчонку бояре просто-напросто придушат. А про Ивана Мартыныча даже говорить не стоит. По нему кол давненько плачет, еще с тех пор, как он Пожарского пытался извести.

– Уйди, казак, не доводи меня до крайности, – взмолилась лжецарица.

– Тебя не я, тебя твоя гордыня завела дальше некуда. Гляди, потом опомнишься, да поздно будет, – предупредил ее Иван и, не прощаясь, удалился.

Едва за ним закрылась дверь, Марина со злобною издевкой спросила у Заруцкого:

– Почему ты не убил его, неужто струсил?

– Не в страхе дело, хотя, чего скрывать, конечно, испугался – это же Ванька Княжич, первый на Дону, а значит, и на всей Руси боец. Говорят, он за свою любовницу шляхтянку у государя Грозного чуть не половину стражи перебил. Тот до того его отвагой изумился, что сам не стал казнить, в Сибирь отправил на погибель, но Ванька даже в этой богом проклятой Сибири уцелел. Его казаки очень уважают, почитают чуть ли не святым. Ежели мы Княжича убьем, можешь сразу ставить крест на задумке нашей – взбунтовать казачье войско супротив Романова, – пояснил Иван Мартынович.

– И как же быть?

– Мне кажется, пришла пора на Дон нам уходить, как и хотели.

– Ладно, я подумаю. Ступай, да позови ко мне Иосифа, – распорядилась Марина.

Слова Заруцкого затронули ее мятежную душу. Ненависти к Княжичу они не поубавили, но, как ни странно, ей очень захотелось иметь в сподвижниках не трусоватого и не шибко-то богатого умом Ивана Мартыновича, а этого лихого атамана с по-юношески ясными очами.

– Придется мне на божью волю положиться, как посоветует святой отец, так и поступлю, – решила бывшая царица. К сожалению, ей было невдомек, что слуги господа всего лишь люди и им присущи все пороки рода человеческого.