– Непременно поможет, на то он и первейший атаман, – со святой уверенностью в голосе возразил Матвей.

– Это как прикажешь понимать? – удивился Трубецкой.

– Очень просто. Все тяжбы между Доном и Москвой давно через него решаются и чаще миром. Иван Андреевич не любит, когда люди православные друг дружке кровь пущают. Вот попомни мое слово, завтра атаман отправится в Коломну и вразумит Мартыныча.

– Это вряд ли. Заруцкий его люто ненавидит, к тому ж Мартыныч у Маринки под пятой, а та скорей помрет, чем откажется от притязаний на престол, – усомнился Дмитрий Тимофеевич.

– Заруцкий, может быть, и ненавидит, зато казаки очень уважают, – хитро усмехнулся Межаков. – Стоит Княжичу в Коломне появиться, да побеседовать с людьми, а он это умеет, орда мятежников начнет, что снежный ком весною таять. И останется Иван Мартыныч со своей полячкою один, как дырка в заднице, тогда невольно поумнеет.

– Может быть, и так, – задумчиво промолвил Трубецкой.

После того, как Княжич спас его от гетмана Рожинского, он проявил к Ивану немалый интерес и разузнал о нем довольно многое.

Атаман не только обучал казачью молодежь воинским премудростям, порою он вершил дела куда сложней. При Годунове, например, когда Борис задумал обуздать станичников и перестал платить казакам жалованье, Иван заделался купцом. Максим Бесстрашный присылал ему отбитых у нехристей коней и прочую добычу, а он менял ее на порох, хлеб да соль, не беря себе за это ни копейки. Во время смуты Княжич не примкнул ни к одной из враждующих сторон, считая всех их самозванцами, поэтому не запятнал себя ни службой Шуйскому, ни тушинскому вору.

«А ведь Матвей отчасти прав, – подумал Дмитрий Тимофеевич. – Таких юродивых, которым власть и деньги не нужны, у нас не очень любят, однако, как ни странно, уважают. Ляхи с малороссами за Княжичем, конечно, не пойдут, но голытьба, а в воинстве Заруцкого ее почти две трети, может за Иваном потянуться».

Занятый своими мыслями, князь Дмитрий не заметил, как они приблизились к имению, обитатели которого уже готовы были к встрече незваных ночных гостей. В каждой из бойниц стояли пушкари, держа в руках запаленные фитили.

– Не стреляйте, мы свои. К Ивану Андреевичу по делу прибыли, – очень вовремя воскликнул Межаков.

– Ты, что ль, Матвей? – прозвучал ему в ответ старческий и, как всегда, не очень трезвый голос Луня. Судя по – всему, страдающий бессонницей Андрюха был у Княжича бессменным начальником ночного караула.

– Конечно, я, и Дмитрий Тимофеевич со мною, – ответил Межаков.

– Открыть ворота, это наши, казаки, – распорядился Лунь.

Въехав в крепость, Трубецкой шутливо вопросил старого сотника:

– А не боишься целый полк впускать?

– Чего бояться-то, ежели пакость какую учините, так всех повырежем. Дома-то и стены помогают, – преспокойно заявил Андрей.

10

Несмотря на то, что время было шибко позднее, хозяева не спали. Иван с женой сидели возле очага и о чем-то мило беседовали. При виде Трубецкого Ирина вздрогнула, женским сердцем она сразу почуяла недоброе и одарила князя взглядом, в котором Дмитрий Тимофеевич без труда прочел, мол, принесла тебя нелегкая. Княжич оказался более приветлив, шагнув навстречу гостю, он подал руку и насмешливо спросил:

– Здравствуй, княже, что с тобой на этот раз случилось?

– Да вот, погреться к вам заехал, морозец нынче шибко лют, – как можно более равнодушно ответил Трубецкой.

– И куда ж ты на ночь глядя в путь отправился7 – поинтересовался атаман, он уже прекрасно понял, что зачемто нужен князю Дмитрию.

– Государя повеление исполнять иду. Это ты у нас казак привольный, а я всю жизнь царям служу. Вот получил приказ схватить Заруцкого с его полячкой да доставить на Москву, – печальным голосом ответил Трубецкой.

– Так вы же с ним друзья. Надо было отказался. Неужели у царя другого воеводы для такого дела б не нашлось, – возмутился Княжич.

В ответ ему князь Дмитрий назидательно изрек:

– В этой жизни, Ваня, нет ничего вечного. Ни друзей, ни врагов.

– У кого как, – не согласился атаман. – У меня, к примеру, вовсе по-иному. Уж друг так друг, а враг так враг.

– И что, никто из сотоварищей твоих тебя не предавал? – не поверил Дмитрий Тимофеевич, причем настолько искренне, что Иван на несколько мгновений усомнился в правоте своих речей. Напрягши память, он попытался отыскать предателя среди друзей, однако в голову пришел один Захарка Бешеный, который был ему всего лишь атаманом, но никак не другом.

– Да нет, такого не припомню, – пожал плечами Княжич.

– И даже бабы, – кивнул князь Дмитрий на Ирину.

– А уж они-то и подавно, – усмехнулся атаман.

– Верю, помню, как она тебя спасать с пистолью в кремль явилась. Везунчик ты, Иван Андреевич, видать, не зря казаки говорят, что Княжич, мол, заговоренный, – откровенно позавидовал Трубецкой и все трое дружно рассмеялись.

– Ирина, собери на стол, – попросил Иван жену. Как только та ушла, он обратился к Трубецкому. – Тебе вправду государь велел схватить Заруцкого с Мариной и на Москву доставить?

– Почти что так. Приказано очистить Коломну от мятежников, а там уж как получится.

– Слава богу, – обрадовался Княжич.

– Да ты, никак, судьбой Заруцкого и его злодейки опечалился? Так это зря, он тебя не шибко жалует, коль попадешься ему в руки – не помилует, поверь мне на слово, – вкрадчиво промолвил Дмитрий Тимофеевич, всеми силами стараясь скрыть обуревающую его радость. Он уже понял – атамана уговаривать не надо, тот сам готов рискнуть своею буйной кучерявой головой.

– Плевал я на Иван Мартыныча, но у него же в войске более половины голытьбы, они ж совсем недавно стали казаками. Только-только свет в окошке увидали, людьми себя почувствовали, и вы их перебьете, – запальчиво сказал Иван, ему вдруг вспомнился Сашка Ярославец. – Давай-ка я поеду с вами да поговорю с Заруцким. Пускай добром со своей полячкой в Польшу убирается, а ежели заартачится, обращусь к его воинам. Скажу, коль казаками себя считаете, то нечего в Коломне прохлаждаться, на Дон ступайте, – добавил он по-юношески звонким от волнения голосом.

Радость Трубецкого сразу поугасла, в сердце князя Дмитрия проснулась давно заснувшая совесть. Он попрежнему завидовал Ивану, но теперь уж не его удачливости, верной красавице-жене и славе, а тому, что даже в пятьдесят годов Ванька умудрился сохранить в себе истинно мальчишескую удаль и простодушие.

– Отговаривать не буду, чай, не маленький, однако знай, Иван, ты сам себе не представляешь насколь опасно то, что предлагаешь совершить. С Заруцким, может, и договоришься, но там еще Марина есть.

– Эка невидаль, – махнул рукою – Княжич. – Еще б я бабы испугался. Уж с ней-то как-нибудь столкуемся.

Иван взаправду был везунчиком. Всю жизнь ему встречались либо чудные, или, по крайней мере, неплохие женщины, и он не ведал, что такое настоящее бабье злодейство.